В такие минуты, пока девушка бродила вдоль экранов огромного зала, изредка касаясь пальчиками каких-то пиктограмм , чтобы получить развернутую информацию о процессах, текущих тут и там вокруг нас, я, как правило, предавался раздумьям и волнующим воспоминаниям.
"Если когда-нибудь мы доберемся до Земли, то что я смогу рассказать людям? Что напишу к старости в книге про свое невероятное путешествие сквозь Галактику? Путешествие на чужом Корабле... Корабле, ставшем для меня таким родным и теплым. Корабле, как тень скользящем сквозь мглу в восемьдесят шесть раз быстрее света..." - думал я.
"А главное... Главное, кто мне поверит?"
Я пытался припомнить прочитанные в детстве фантазии Стругатских, Лема, Ефремова, понимая, что образы, рожденные их научным воображением, совсем не соответствуют реальной действительности.
Я думал о том, что люди, которые будут слушать мои будущие рассказы, в лучшем случаи покачают головами и скажут что-то вроде: "Придумано увлекательно, но, по нашим научным убеждениям, такого во Вселенной быть не может. Наука и общество, по нашим убеждениям, развиваются иначе. А раз мы так считаем, значит все это просто сказка..."
Нет! Я, наверное, напишу в своих мемуарах о том, что полет сквозь Галактику даже на таком могучем и сложном корабле высокой цивилизации, не имеет ничего общего с мальчишеской романтикой и увлекательными приключениями земных фантастов, которые так приятно почитать от безделицы, а потом отложить в сторону и пойти убивать друг друга за власть и золото, или заняться другим, насущным земным делом, - как будто бы книги существуют только для развлечения.
И они, наверное, не поверят мне, что реальный полет, даже на таком совершенном Корабле, это монотонный, опасный и тяжелый труд. И даже, когда на Корабле все делают за тебя умные приборы, напряжение человеческих нервов, накал эмоций и гнетущий безотчетный страх перед Океаном Мглы нарастают с каждым днем удаления от родного Солнца. С каждым, повторяющимся раз за разом обходом коридоров и шахт. С каждым чтением скучных отчетов и списков обнаруженных автоматами за день неполадок и их устранением роботами или действием ремонтной группы, заступившей на вахту до тебя.
А тем временем этот гигантский и очень старый Корабль, созданный такими же, как мы, людьми еще тогда, когда мы в Европе бегали в шкурах и разрушали прекрасные дворцы поверженного ордами варваров Рима монотонно скользил сквозь Вселенную.
И я порою едва не плакал от умиления и восторга, понимая, что весь этот многокилометровый металлический комплекс, с его реакторами, путепроводами, туннелями и совершенно непонятными мне машинами ощупывается, осматривается и поддерживается в порядке горсткой из десяти обычных подростков и одного старика-капитана.
Я решил, что когда это станет можно на Земле, покажу свои записи нашим земным педагогам и воспитателям. Тем, кто убеждает нас, взрослых, на Земле, что, дескать, дети - это какие-то особенные существа с неустойчивой и ранимой психикой, а порою даже с непредсказуемыми реакциями. И что, мол, детям нельзя доверять ответственные, связанные со смертельным риском задачи, потому что от этого якобы их психика может пострадать или они вообще могут умереть в беспомощных истериках.
Я расскажу им про Овалон. Про эту чудесную планету, созданную горсткой детей, выживших после катастрофы и гибели родителей. Расскажу о том, что история Овалона противоречит нашим земным взглядам о детстве, о правах родителей, взрослых и государственных органов в отношении детей.
Чем больше я думал об этом, тем отчетливее всплывали в моей памяти полузабытые слова пророчества из стихов Библии. Слова о том, что Мир спасут именно дети. Не взрослые с их могучими знаниями, практичностью и научным расчетом, а дети. Дитя способно верить в Сказку. Верить в Прекрасное. Верить вопреки всему.