Я совсем растерялся от услышанного.
- Ты хочешь сказать, что во время киносеанса я как бы стану героем той коммуны и смогу сам осмысленно общаться и участвовать в их делах? – не веря собственным словам, переспросил я.
- Именно так. Ты будешь чувствовать, видеть, слышать и мыслить как-бы из тела кино-героя. Но при этом тебе будет доступен и твой личный опыт, который ты всегда будешь отличать от мыслей героя, – кивнула головой Ланна.
Я был ошарашен ее ответом и погрузился в земные воспоминания. Вспоминал себя мальчиком, как мы ходили в театры и в кино с отцом. Мой отец был образованным человеком, архитектором. Помню, еще в детстве он говорил: «Вот когда нибудь наука позволит смотреть объемные фильмы. Каждый зритель будет надевать специальные очки или шлем, которые делают изображение выпуклым. Можно даже распылять в воздухе зала специальные ароматы, фруктов, моря, леса или бензина, чтобы человек вообразил себя в центре событий. Возможно, когда ты будешь совсем взрослым, такие кинотеатры уже будут построены. Но это очень и очень сложно реализовать» - мечтательно улыбался отец.
Мы летели над океаном уже третий час. Сеть и Ланна меня тактично больше не трогали . И я был снова предоставлен своим мыслям.
«Боже мой! Как мы все безнадежно отстали в своих войнах и поисках личного счастья. Неужели за эти 11 000 лет на Земле так и не нашлось ни одного умного человека, способного встать и объяснить людям, что еда, жилье, даже любовь мужа или жены, - не стоят 11 000 лет топтания на месте» - думал я.
Внезапно до меня опять дошло:
- 11 000 лет, Ланна! Боже мой! Все, что мне рассказали про миримокуинов - было 11 000 лет назад, когда на Земле известных мне государств и народов еще даже не было. Что произошло потом? Они выжили? Их спасли?
Ланна промолчала, грустно взглянув на меня и отвернулась вперед по курсу полета.
К середине четвертого часа Птица изменила режим махания и начала затяжное, мучительное снижение. Теперь она парила почти над самыми кучевыми облаками, время от времени ныряя в них и тут же увеличивая тягу, что бы всплыть над ними.
Казалось, она что-то искала под облаками своими локаторами. Или, быть может, это Сеть вела ее к невидимой нам отсюда цели?
Тем, кто знаком с полетами, известно это неприятное чувство затяжного снижения, когда пилот что-то ищет внизу, и у вас от рывков вниз постоянно закладывает уши и срывает дыхание. А затем, внезапно увеличив тягу, самолет вжимает вас в кресло взмывая вверх.
Снижение орнитоптера было еще более хаотическим и утомительным. Птица то парила, планируя на распластанных крыльях, то опять, резко увеличивая махания, замедляла падение и немного подымалась ввысь.
Наконец, мы вырвались из облачности и, довольно быстро снижаясь, понеслись над серым, мрачным и волнистым океаном.
В этой части планеты, на полюсах, если судить по глобусу, Солнце почти всегда сокрыто тучами и его косые лучи, как и на земных на полюсах, почти не прогревают воздух.
Пейзаж внизу был довольно мрачным. Тут и там белели небольшие айсберги. Орнитоптер внезапно включил подогрев кабины.
Вдали, в сером море, показались три рядом стоящих скалистых острова. Издали склоны гор казались покрытыми невысоким лесом. Но при подлете стало видно, что это просто лишайник и мох.
Острова в общей сложности имели не более нескольких десятков квадратных километров. Это были просто куски вулканических скал, выпирающих из воды.
Мне стало немного жутко, когда я представил себе людей, заброшенных судьбой на эти скалы, их тоску о теплой и плодородной Земле, которую они покинули в надежде построить свой Рай.
Орнитоптер вдруг резко развернулся и, заложив крутой вираж, начал стремительно пикировать на центральный остров, от чего у меня едва не остановилось дыхание.
Над самыми скалами Птица упруго выровнялась, переводя полет на вертикальное висение.
А затем, найдя то, что искала, начала снижаться на обширный, словно футбольное поле, плоский, поросший лишайником утес.
Внизу, на краю утеса, виднелась зияющая темнотой дыра туннеля. Там нас уже встречал какой-то пожилой мужчина, старательно укутанный в тяжелую, шерстяную тунику, полосы которой развивались на ветру.
Даже отсюда, с двадцатиметровой высоту, я успел заметить, что человек этот, по Овалонским меркам, ужасно стар.