- Куда же они все потом подевались? Хоть кого-то спасли? – задал я давно наболевший вопрос.
- Это была ужасная и бессмысленная трагедия в истории Овалона. Простым людям, воспитывающим детей и честно выполняющим свой труд, часто кажется что все имеет смысл, и гибель целого народа просто невозможна, – хрипло ответил ученый, задумался и негромко продолжил:
- Шел пятый век заселения Овалона. Население Овалона было численностью чуть меньше полумиллиона. У нас тогда не было Исполнителей, солнечной энергетики и летающих машин. Были большие парусники, пароходы, работавшие на дровах, и огромные тихоходные дирижабли, не способные бороться с северным ветром. Люди Овалона уже давно забыли о миримокуинах, не могли догадаться об их потрясающей беде. На материках в то время хватало собственных проблем: начинались великие стройки, оправлялись экспедиции по изучению карты планеты, да политические группы часто не могли договориться между собой.
Увидав недоумение на моем лице, Сар-Текелион тут же уточнил:
- Нет, конечно, мы уже тогда были едины, если бы знали о северной коммуне, сделали бы все, чтобы им помочь. Но искать неизвестно где горстку людей, два-три века назад удравших на двух ракетных катерах, никто не стал.
- Что же делали сами миримокуины для спасения? Что помешало этим пятидесяти тысячам сильных и умных людей вырваться из западни? - глотая противный комок в горле, настаивал я.
- Им помешало наваждение - уверенность в том, что их героизм, трудолюбие и простая человеческая любовь, это достаточный ресурс для выживания и счастья. А потом, когда стало очевидно, что они не выживут, было уже поздно. Да и невозможно было всем людям объявить, что они трудились и страдали напрасно, - кряхтя преодолевая каменные ступеньки туннеля, объяснил смотритель.
Вскоре мы пришли в большой, вырубленный в скале зал, довольно неплохо освещаемый множеством небольших светильников закрепленных на стенах. Все стены зала были украшены грубыми рисунками зеленых деревьев, птиц и цветущих кустов. Вдоль стен двумя рядами стояли грубые, сложенные из каменных плит столы и сидения. А на полу кое-где остались остатки древней керамики, тоже везде изображавшей траву, цветы и ручьи…
- Это их столовая. Здесь мы с вами сейчас и покушаем. Будем есть настоящую пищу, которую ели коммунары. Правда, теперь приготавливают ее Исполнители. Да и огоньки на стенах, изображающие масляные светильники - тоже современная имитация. Чтобы поддерживать, заправлять и разжигать настоящие, масляные светильники, требовалось бы добывать водоросли, сеять и собирать грибы и перерабатывать сырье, – скриплым старческим голосом объяснил Сар-Текелион, жестом приглашая нас с Ланной выбирать себе обеденный стол из сотни пустующих.
От всего этого вида, от бутафорной зелени на стенах и под ногами у меня болезненно сжалось в комок сердце. Я физически почувствовал их невыносимую тоску, печаль о далекой Земле. Я внезапно подумал, что приступы почти нечеловеческого отчаяния, пережитые мною недавно, не шли ни в какое сравнение с вековой тоской и отчаянием этих людей. Ведь перенесенный на Овалон с Земли, согретый и защищенный звездолетом прямого луча, я имел к кому обратиться за советом и помощью. Я не совершал роковых ошибок. И за моей спиной, в звездолете, в Галактике и везде незримо стояла вся мощь Овалона. А эти люди были отрезаны от других людей, от Родины, от тепла - навечно.

Когда мы выбрали себе место почти в самом центре зала, из бокового проема появилась печальная, бледная, укутанная в синий выцветший комбинезон седовласая женщина. В своих руках она несла металлический поднос со стоящими на нем металлическими мисками, отдалено напоминающими первые древние металлические чугунки, виданные мною в музеях на Земле.
Я даже содрогнулся от неожиданности, такой реальной показалась мне эта женщина, ее лицо, морщины на лице, стук шагов.
- Не пугайся! - положила мне на руку свою теплую ладошку Ланна.
- Это всего лишь начало кино. Мираж. Женщины нет, это оптическая проекция - галограмма. А вот поднос и еда, - реальные. Их несет перед голограммой женщины силовое поле, созданное Исполнителями, – пояснила супруга, нежно прижимаясь ко мне плечом.