Когда миски с едой нам поставили и положили рядом нечто, напоминающее ложку с зубьями вилки, я увидел перед собой в тарелке какую-то аморфную, серо-зеленую кашу с розовыми прожилками и фиолетовыми вкраплениями.
Запах еды был приемлемый, напоминающий морскую капусту. А вот вкус - сладковато кислый. Неприятный. И я с трудом заставлял себя это глотать.
- Это биомасса из водорослей и грибов. Основная еда миримокуинов. Иногда, по праздникам, им давали выпечку и сладкие печения из водорослей. И еще имелось питье, напитки, настаиваемые на лишайниках. Или нечто вроде компотов из сладких водорослей, изредка выбрасываемых на берег после шторма, – объяснил Сар-Текелион, наблюдающий за мной с иронической улыбкой.
- Вся система социального распределения исключала возможность питания деликатесами, к которым причислялись рыба, крабы, мясо и яйца морских птиц. Эти продукты были на особом учете. Их превращали в паштеты и понемногу добавляли в биомассу из растений и водорослей. Получить в награду для своей семьи кусок рыбы или пару птичьих яиц мог только один раз в жизни настоящий герой или большой начальник которого отправляли на пенсию, - пояснил старик.
- Это и есть кино, которое мне хотели показать? – поинтересовался я, заглатывая скользкую кашу и запивая ее кисловатым, пахнущим йодом коричневым напитком.
- Нет. Это осмотр музея. Сам спектакль начнется потом, когда ты усядешься в специальное кресло, и войдешь в контакт с виртуальной реальностью, – пояснил мне старец, показывая куда-то рукой.
- Что же все-таки с ними случилось? Как их нашли? – спросил я, сделав последний глоток и отодвигая по каменному столу противную недоеденную кашу.

Старый ученый строго посмотрел на меня, а затем ответил грустным тоном:
- В начале пятого века истории Овалона, ветер прибил к берегу остов металлического кораблика, сделанного руками людей. Там были неказистые вещи и инструменты, сделанные по технологиям наших предков, Атлантов. Таких вещей и судов на Овалоне никогда не строили. Истлевшие останки мужчины и женщины на лодке были завернуты в невероятно теплые по меркам Овалона шкуры животных.
У людей Овалона началось массовое отчаяние. Они поняли, что миримокуины живы, заперты где-то во льдах севера и им нужна помощь.
Это были двадцать пять лет, навсегда изменившие ход истории Овалона. Люди, все до одного, старики, женщины, дети - приняли это известие как свою беду. Были остановлены стройки, перекрашены экспедиции. Все, что могло плавать и летать, было направлено на поиски. Даже малыши Овалона старались быстрее выучится, чтобы принять участие в поисках и в строительстве поисковых кораблей.

Старик сделал паузу, по овалитянскому обычаю позволяя мне справится с услышанным, а затем продолжил:
- К сожалению, тридцать лет, - сорок через который волны прибили останки лодки к берегу, это огромный срок для умирающей цивилизации. Это возраст целого поколения.
Старый ученый на мгновение прервал рассказ, строго оценивая меня своим слезящимся от напряжения глазами . А скупо продолжил:
- Как я уже говорил, вопреки наивным надеждам обычных людей, человеческие культуры, кажущиеся незыблемыми, рушатся в мгновение ока. Питание, медицина и даже простое отопление у миромикуинов кое-как держались только на героическом труде людей. Когда население островов достигло критической численности, а ресурсы акватории истощились, в подземных городах начались голод, холод, эпидемии, паника, ложь, жестокость и восстания. Достаточно было недовольным и отчаявшимся людям вместо своей работы выйти на митинги и бунты, как и без того умирающая инфраструктура города рухнула, и подземелья стали погружаться во врак и хаос. Последние выжившие, заворачивали детей в тряпье, и привязывали ко всему что плавает, просто отпускали их в холодный океан...
- Они все погибли? Все пятьдесят тысяч? – еще надеясь на чудо, шепотом спросил я.
- Все до одного. Море еще десятилетиями прибивало к берегам полуистлевшие тела людей на плотах и утлых лодках, - тихо ответила за старика Ланна, крепко и чувственно сжимая мне ладонь.