- Оставь его, Николай! Сами прогуляемся за бутылем, - вступился за мальчонку дядька Федя, уже порядком окосевший от дрянного пойла, седой и весь в наколках сослуживец отца.
Но тот воинственно оттолкнул дружка: - Не лезь! Это наше семейное дело. Вот я научу его уважать отца!
И уже обращаясь к дрожащему между шкафом и стеной мальчику, заорал на весь дом, воинственным голосом:
- Вот я покажу тебе вундеркинд! Призер малолетний! Математик трахнутый! Вот я все твои телескопы сейчас сломаю и выброшу! Трахнутая в пасть, твоя подлая мать!
Последние слова на Егорку подействовали. Он любил мать, и не забывал про нее, несмотря на рассказы отца и бабушки. Оба они, вечно пьяный отец и такая же не просыхающая бабка, которая сейчас храпела в хмельном угаре, на кухонном полу, маму, ненавидели. Винили ее и в бедности и в пьянстве и даже в болезнях Отца. Мол, если бы мать не была такой стервой, если бы о семье, о любви, а не о науке и чужих людях думала, то жили бы они, сейчас припеваючи не хуже олигархов. С ее-то знаниями и умом. Мол, обманула она Отца жестоко, и как не нужную вещь бросила. Они даже уничтожили все ее фотографии, строго запретив Егорке вспоминать про мать.
От поэтому, последних слов мальчишка заплакал, сжимаясь в комочек в своем ненадежном укрытии. Он знал, что отец сейчас начнет придвигать к стене книжный шкаф, выдавливая его из узкой щели, словно загнанную крысу.
Но на этот раз, отец решил поступить решительнее.
- Проку нет о тебя, и назначенная государством пенсия, теперь будет начисляться в опекунский совет школы. Вот вали теперь жить в интернат , - бурчал отец, направляясь в детскую комнату.
Оттуда, из своего крысиного укрытия, Егорка наблюдал, как кромсал отец его самодельный телескоп, раздирал на клочки альбомы с рисунками.
Ты думаешь, я не знаю гаденыш, где ты свою мамку прячешь?! – рычал отец, переворачивая в детской неказистую, сто раз Егоркой самим перештопанную и перестиранную одежду, за которую его в школе дразнили бомжатиной… Нарочито и безжалостно разбрасывая по комнате его тетрадки и учебники…
Отец искал фотографию матери. Ту самую… Последнюю… Маленькую, - с которой Егорка разговаривал избитый по ночам…
- Ну, вот засранка мамочка! – победно заорал отец, извлекая картонку из старого тряпья, служившего мальчугану пастелью.
Когда в их семью приходили органы опеки, Егоркина бабушка умудрялась одолжить чистые простыни, у соседей. Пока не изменилось пенсионное законодательство, быбулька с отцом не желали отдавать его в интернат. Мать мальчика была каким-то секретным физиком.
И после ее гибели, мальчишке начислялась солидная пенсия.
Когда три года назад мать не вернулась с работы, отец вместе с бабушкой, наутро забрали Егорку прямо из общежития Академгородка…
«У нас в самом центре Москвы двухкомнатная квартира! С Отцом и бабушкой, мальчишке будет лучше, чем в интернате. Просто возмутительно, о чем только думала его подлая мать, растя такого маленького в общежитии среди холостяков и очкастых ученых…» - расшаркивались они перед инспекторами опеки.
Бабушка была набожной и ворчливой старухой. В перерывах между выпивками, когда деньги на вино заканчивались, она старательно посещала церковь и усердно замаливала некие грехи.
«Мы люди верующие и о душе должны заботиться! А иначе попадаем Ад. Вот твоя мамочка, в Бога не верила, мужа бросила, и теперь, поди, уже в Аду жарится» - говорила она внуку, выдавая для убедительности звонкие подзатыльники.
Подзатыльники из Бабушки отлетали по каждому поводу, так, что даже батя, сын ее
, когда бывал, трезв, защищал Егорку от быбушки…