Я нежно взял папу руку в свою, и нервно теребя спросил:
- Что было потом, папочка? Почему Саша решил убивать царя?
- Я думаю это было отчаяние, сынок. Ведь он даже не нашел в себе силы приехать на похороны Отца. Саша, со свойственной ему каменной твердостью характера, и невероятной нежностью Души, принял на себя ответственность за смерть родителя. И ведь, в его понимании все было зря! Ведь ни какой технологии осуществить мечту, о которой он с жаром рассказывал Отцу, тогда не было! - словно размышляя вслух, отозвался Папа:
- Представь себе: нежный, чувственный, привыкший к состраданию и поиску четких ответов мальчик из большой, теплой и дружной семьи. Мальчик оказавшийся далеко от дома, среди не очень глубоких и не слишком нежных ровесников. В полном одиночестве, в большом, шумном и холодном Петербурге! Один! После смерти Отца, которую он приписывал себе…
У него было много друзей, но ни кого, такого нежного, близкого и теплого как ты. Кто мог бы его понять. Положить голову на плечо. Заглянуть в Душу. Сестра Анна, с которой они были близки с детства, всегда не слишком понимала логику, чувства и сомнения брата. Она и все кругом воспринимали Сашу «твердым как кремень» гением. Восхищались его уму и характеру! Товарищеской преданности. Совести! Ни кто не догадался мальчишку просто обнять, прижать к сердцу, дать выплакаться…
У увлеченного наукой юноши, даже не было еще барышни. Понимаешь, сын? Саша был еще просто мальчиком! - грустно всматриваясь в мои глаза, и боясь что я опять заплачу, спросил папа.
Я кивнул, и весь дрожа телом, прижался к его плечу.
К такому сильному, теплому и … нежному в тот вечер.
Я закрыл глаза, и мне казалось, что я прижимаюсь щекой не к Отцу, а к одинокому Саше.
В далеком, холодном Петербурге…
На другом берегу ледяной мглы…
А он, я говорю о Саше, в ответ тоже обнял меня...
Так мы и седели молча, пока голос отца не разрушил этот Сказочный Мост через пространство и время:
- Всё что было потом, было просто отчаянием и помутнением разума. Необъяснимый ни чем, невероятный по жестокости и бессмысленности, террористический манифест, вдруг написанный Сашей. Полное прекращение занятий на пол года. Дурацкая, детская игра со смертью во время доморощенного синтеза нитроглицерина, без соблюдения конспирации, затемнения окон и элементарных предосторожностей от взрыва. То что он не погиб тогда, счастливая случайность, - печально продолжал рассказ отец:
- Придуманные ими бомбы были не надежны, не профессиональны, и представляли угрозу скорее самим бомбистам, чем царю. К слову, одна из них, которую пытались взорвать при задержании, так и не взорвалась. И если, например, Кибальчич, конструктор бомбы убившей предыдущего царя, 15 раз испытывал и уменьшал заряд, чтобы не убить случайных людей из охраны, то эти бомбы были просто дьявольские по бессмысленной жестокости. В них применялась отравленная ядом шрапнель, способная положить толпы народа, - сжимая мою руку говорил Отец:
- Свидетели писали потом, что Сашу словно подменили. Он был бледен, холоден, решителен, и внешне логичен. Глаза этого доброго и сочувственного юноши светились одержимостью умереть, убивая царя. При этом он, словно зомби совершал кучу неестественных для него глупостей, - объяснял мне папа.
Он долго, заботливо вглядывался в мои глаза, а затем строго и печально сказал:
- Идея «Гармонии»Ульянова, общества управляемого наукой через машины, мешала всем! Особенно Ленину, народу, современным психологам и даже твоим школьным учителям, - убежденным, что человек рождается для счастья, которое можно достигнуть путем манипуляции с психикой.
А истерический поступок, и особенно героическое самопожертвование Саши на суде, были очень выгодны для пропаганды образа «революционера-неудачника». На самом деле, никаким революционером Саша никогда не был. Да он и на акцию не пошел, потому что не мог видеть смерть к которой сам же призвал в манифесте.
Поэтому истинные причины трагедии скрыли от Народа. Единственное крохотное сочинение мальчика о «машинах» стыдливо забыл даже брат, Ленин. И даже те несколько страниц, в которых Саша перед казнью изложил мысли для потомков, прокурор Князев сразу сжег, - печально вздохнул папа, заботливо посмотрел на мое бледное лицо, и продолжил: