И поэтому меня, почти полтора года мучили, заставляли решать различные задачи, а за несогласие пытали голодом и холодом. Заставляли подолгу плавать голышом в очень холодном бассейне, задыхаться под водой без воздуха, а потом снимали кардиограмму, брали много крови на анализы и все говорили между собой, совсем не обращая на меня никакого внимания.
Говорили, что мол, нормальный ребенок семи лет не может обладать такой выносливостью и таким совершенным телом. Мол, по их расчетам, я должен был давно уже свихнуться, впасть в истерику, а не выполнять различные задания.
- И это были коммунисты? Люди заботящиеся о справедливости, о безопасности и счастье детей? - осторожно чтобы не обидеть Инга, усомнился я.
- Они допрашивали, изучали меня как подопытное животное. Раздевали догола и вводили через толстые иголки, через вены на руках и шее прямо в сердце какие-то электронные датчики на длинных проволочках. А затем, прямо с этими проволочками заставляли меня долго бегать или крутить педали голышом на тренажере. До тех пор, пока сердце или легкие не давали сбой. Затем несколько дней наблюдали, как организм восстанавливается. Снова брали анализы крови, мочи, желудочного сока через трубочку. А потом все опять и опять повторялось, - едва сдерживая слезы шептал мальчик.
Мы сидели почти рядом на тесной спальной полке, и хотя он старательно забился в самый дальний угол, я отчетливо ощущал, как его била дрожь...
- Извини. Мне почти не верится.... Как же коммунисты, лидеры народной справедливой партии могли совершать такое, с ребенком, шестилетним мальчиком? - с искренним отчаянием в голосе отозвался я, больно кусая себе губы, чтобы не завыть, не заорать как раненый.
- Пожилой врач и одна нянечка тайком сочувствовали мне и даже пытались замолвить слово перед начальниками, - едва слышно отозвался мальчик:
- Но им возражали, часто даже в моем присутствии, что, мол, ради безопасности миллионов простых семей и их детей, разумно и правильно принести в жертву одного чужого ребенка. Мол, я не человек в полном смысле. Я детеныш опасной нации, которая не обладает страшным оружием и не хочет его дать коммунистам, - тяжело вздохнул он. И затем совсем едва слышно добавил:
- Был у них аргумент, который убеждал всех сочувствующих. Мол, если люди узнают о других, могучих и развитых человеческих миров, то вся политика и управление государствами рухнут. Мол в сохранении этой тайны, одинаково заинтересованы и коммунисты, и американцы, и священники, и все правительства Земли.А поэтому мне все равно не жить, - следовательно и не надо жалеть...
Мне почудилось, что эти последние слова Инг прошептал, глотая слезы, задыхаясь от боли. И я не выдержал, схватил его за плечи, с силой прижал к груди и ... вдруг зарыдал, словно маленький, теребя и лаская пальцами его волосы.
Инг тоже плакал, судорожно всхлипывая и подрагивая в моих объятиях. Странное, прежде неизведанное чувство захватило мою душу. Я ощущал эту влажную, слегка прохладную кожу подростка, этот его характерный юношеский аромат, словно запах весны после прошедшей грозы...
Он обнял меня за плечи, прижался к плечу головой и судорожно всхлипывал давясь от слез и едва переводя дыхание.
Рассудительный, всегда спокойный и немного надменный Инг... Инг, способный проникнуть в любую тайну Мироздания...
И я вдруг понял, что мы оба чувствуем. Это было прощение, понимание, и невыносимая боль.
Я внезапно подумал, что мы сейчас не просто два объяснившихся молодых парня, а представители двух потерявшихся во мгле человеческих Миров. Обнимая дрожащего подростка, я мучительно хотел попросить у него прощения и пообещать, что-нибудь разумное и значительное от имени всех землян...