Но парадокс в том, что кризис христианской церкви совпал с усилением духовной жажды и в этой связи с модернизацией некоторых христианских идеалов в молодежных движениях. И «шестикрылый серафим» – как многое в неоромантической волне – явился в перелицованном, стилизованном платье. Парадокс в том, что возврат к евангельским заповедям произошел не в лоне церкви, а на улице и в театре, в маскарадных терминах массовой культуры, в формах поп-арта. «Иисус Христос-Суперзвезда» воплотил эту странную ситуацию веселого возврата молодежи вспять – к христианской легенде в карнавальной форме массового зрелища. На фоне и под сенью «Иисуса-Суперзвезды» повальная эпидемия «Джонатана» перестает быть капризом формы или дурацким «королевским жирафом» Гекльберри Финна и становится продолжением того же процесса адаптации традиционных общечеловеческих ценностей в обновленных иронией формах. В неоромантической волне на всех ее уровнях очевиден и необратим горчащий привкус непреодоленных разочарований и, следовательно, иронии. Она не знает других путей вперед, как только путь назад. Ее возврат к морали ненастойчив и лишен пафоса, поэтому она предпочитает общедоступный сентиментализм жестокому реализму. Даже проповеднический "жанр «Джонатана» не избавляет его от необходимости в защитной иронии. Повторение известных евангельских ситуаций не кажется невыносимой банальностью лишь благодаря иронии и самопародии. Очертания традиционного евангельского мифа подновлены и подправлены в истории необыкновенной чайки также за счет идей буддизма, и дзен-буддизма в особенности. Но ведь прививка Востока к Западу, некоторых существенных положений буддизма к стволу христианской культуры – тоже одна из заметных особенностей восстания молодежи против прагматизма «общества потребления». И одинокая чайка, стремящаяся трудным путем бескорыстного совершенствования к преодолению времени, пространства и смерти, на поверку оказывается не одинока. Удивительная история притчи о чайке по имени Джонатан Ливингстон обнаруживает, таким образом, некоторые общие черты с той неоромантической волной, которая из отдельных и очень разновеликих брызг и всплесков никак не может слиться в девятый вал, потому что идеализм ее изначально подорван, омрачен уроками истории и окружающей действительности. Он представляет собой нечто вроде иллюзии, сознающей свою иллюзорность. Именно оттого, что притче Роберта Баха суждено было взлететь на гребень, за которым, однако, не просматривается сама масса волны, приобщение «Джонатана» к рангу бестселлеров может показаться случайным и самодовлеющим фактором. Я думаю, пройдет время, и «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» займет место среди книг для юношества, как до него не раз случалось со многими бестселлерами, начиная от бессмертного «Робинзона Крузо». И тогда – кто знает – быть может, начнется ее четвертая жизнь. А пока жанр притчи оказался, по-видимому, удобной формулой, емко вобравшей некоторые существенные настроения и искания западной молодежи и разочарования ее в буржуазном порядке вещей. М. ТУРОВСКАЯ Биографическая справка Ричард Дэвис Бах – Richard Davis Bach (род. в 1936 г.). Американский писатель. Летчик по профессии. Служил в американской авиации с 1956 по 1962 г. Затем – журналист и сотрудник журнала «Флайнг». Опубликовал множество очерков, статей, рассказов. Автор нескольких популярных книг об авиации, в том числе «Чужой на земле» («Stranger to the Ground», 1963), «Биплан» («Biplane», 1966), «Ничего случайного» («Nothing by Chance», 1969) и др. Мы публикуем его повесть-притчу «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» («Jonathan Livingston Seagull», New York, The Macmillan Company, 1970), переведенную во многих странах и имевшую большой читательский успех. «ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА» N 12 – 1974 От «компьютерщиков»: Очевидно, что критическая статья к повести содержит много неверных с современной точки зрения положений. Однако мы публикуем ее полностью, чтобы, во-первых, дать историю создания притчи, во-вторых, не считая возможным «выдирать» нужное, и в-третьих, это будет полезно с точки зрения эволюции наших взглядов – ведь, согласитесь, когда-то потомкам будет интересно, о чем мы думали сейчас; так почему же нам не интересны мысли «застоя» ? Август 1991, Ленинград