- Мы, горожане, для них просто несознательные служители и крестьяне. Они считают рабочих, шахтеров и ремесленников самыми правильными и важными людьми. Мол они - основа жизни людей, - те, кто создают вещи и ценности. Крестьяне должны кормить рабочих, а горожане обслуживать. Но мы, по их мнению, отклонились от Народной Революции. И поэтому либо еда, либо война, - вздохнул Ликадью.
В наступившей тишине некоторое время шли сквозь лес молча, машинально прислушиваясь к не громкому смеху немного отставших от них носильщиков.
Минут через пять у ручья, где пологий и простой кусок пути заканчивался, и старинная егерьская тропа, петляя, поворачивала в горы, Тара негромко спросила:
- И Кривой решил готовиться к войне? Значит для этого ему нужен огненный порошок?
- Разве ты еще не поняла, девочка, что Кривой ненавидит насилие? – искренне удивился Комиссар:
- Просто в свете угроз он решил быстрее взорвать заслон. Может быть, в глубине горы мы найдем надежное убежище, – пояснил он таким тоном, что ребята сразу поняли, - им войны не избежать.
- Если будет война… Если рабочие придут делать Народную Власть в городе… Многие мужчины, женщины, дети, вздохнувшие свободно без диктатуры при Кривом Мэре, никогда не подчиняться рабочим. Значит, опять много мертвых, разбитая посуда и разграбленные пещеры, - словно не услышав мужчину, как бы во сне, прошептала Тара.
А Елан до хруста сжал кулаки от захлестнувшего его отчаяния.
«Что это за жизнь такая?! Только-только наметился мир и спокойствие, и тут сразу приходит к тебе голодный бандит, со своими пролетарскими интересами и угрозами! Нет… Не буду во всем этом участвовать. Если начнется война, просто брошу всех и уйду в горы, жить отшельником…» - молча переживал Елан, хмуро поглядывая на спутников.
Но дотошная и въедливая девчонка любой ценой должна была докопаться до истины:
- Если так, зачем мы к Горбатке идем. Ну, допустим… Допустим даже, что там и впрямь упал Ковчег. Как это связано с едой и с рабочими? - не унималась она.
Комиссар скептически посмотрел на девочку, опасливо оглянулся назад, в сторону плетущихся за кустарником мужчин и, приблизившись к ней вплотную, взволнованно пояснил:
- Бука тоже не верит в Богов. И в летающий Ковчег, в который ударила молния. Но еще меньше, девочка, Бука верит в борьбу людей. В то, что с помощью борьбы, даже справедливой, оборонительной, люди смогут что-либо между собой решить. Он говорит, - это невозможно. Это ни когда никому не удавалось сделать...
- Я не понимаю. К чему вы клоните? – взволнованно вмешался в разговор Елан. И Тара поддержала его решительными кивками головы, и крепким, совсем не девичьим рукопожатием.
- Все очень просто, малышня, - загадочно блеснув глазами отозвался Ликадью:
- Можно верить во что угодно. Но это наш последний шанс избежать последней человеческой войны. Воцны, которая приравняет нас к дикарям-людоедам. Войны, которая поставит точку человеческой культуре на Альмаре, - грустно отозвался мужчина.
- Не понимаю! Что поможет нам прекратить борьбу людей? – искренне вспылил Елан, которому тон и слова Комиссара показались откровенно ненормальными.
- Боги! Боги из упавшего Ковчега. Только Боги могут остановить древнее проклятие. Только Боги! Люди, как видишь, парень, не могут, - в запале отозвался Комиссар.
- Бог-о-оги?! На кой мы им сдались, грязные и вшивые?.. Нет, прав Бука! Хотели-бы, давно пришли бы к нам, пускай не помочь, но хоть поговорить и познакомиться, - саркастически возразил юноша.
- Ты может и прав, Елан, - болезненно вздохнув и пощупав грудь, отозвался Ликадью:
- Так было прежде... Но теперь, возможно, им самим нужна наша помощь, вода, еда и добрый ночлег в диком лесу... Мы поможем им, чтобы они, в ответ, помогли нам прекратить войну. Мы принесем им из города все что есть. Последнюю еду, целебные отвары и бинты от ран. Я знаю, люди, женщины и даже старики отдадут им все. И станут вместе их просить, остановить проклятие.., - хрипло отозвался мужчина…
…Башня старого егеря и его сыновей, как и прежде, открылась взорам путников сразу за отрогом лесистой горы, когда к вечеру красного дня восходящее Новое Солнце уже засверкало радугами на далеких заснеженных вершинах.