Александр Зохрэ

Когда ты вернешься…

Посвящается двум мальчишкам из прошлого: Юре Деревяхину и Борису Вените
Историко-фантастический рассказ.
Имена и даты изменены.
Часть 1 «Изгнанный»
Многие читатели моей трилогии «Жизнь на Овалоне-2» присылают письма и спрашивают, что было дальше?
Чем закончились те немыслимые приключения и испытания разума?
Но на самом деле мои испытания только начинались. Шел 1981 год, страну лихорадило то от нехватки продовольствия и товаров, то от очередных политических потрясений…
Возвращаясь на Родину, я даже представить себе не мог, насколько права была Ланна, теплым овалонским вечером со слезами на глазах предупреждавшая меня, о том, что дома у меня не будет ни Родины, и будущего…
Первые годы после возвращения с Овалона-2 были для меня в буквальном смысле испытанием разума.
Майор Петрухин, шестьдесят дней державший меня в карантине, наконец, все-таки поверил докторам, утверждавшим, что никакой инфекции в моем организме нет. Но даже после этого, разрешив встречаться с мамой и оформив мне комнату в коммуналке, Петрухин, недоверчиво посмотрев на меня, наедине сказал:
- В ближайшие годы форму носить не будешь. И вообще, советую забыть, что ты офицер спец-подразделения КГБ СССР. Скажи спасибо лично Андропову за свою жизнь и свободу… Потому что лично для меня ты инфицированный опасным вирусом. И эта инфекция у тебя не в крови, а в башке…
Но, видимо, после той информации, которую получила от меня ондропавская группировка, устроить мне аварию на остановке автобуса или, как это тогда было модно, упрятать в психушку, Минское руководство просто не решалось. Да и времена были очень шаткие. Брежнев доживал последние годки. То, что московские КГБ-исты рвутся к власти после смерти Брежнева, в те годы понимали все...
Мама встретила мое возвращение из «ниоткуда» со смесью бурной радости и отчаяния. Оказывается, через 9 месяцем моего отсутствия ей мягко намекнули, что, мол, я был отправлен в заграничную командировку с некой иностранкой Ланной… С той самой иностранкой Ланной, так понравившейся маме, которая, как она уже знала, ждала от меня ребенка…
Сказав все это, руководство непрозрачно дало понять, что я, по их мнению, на Родину никогда не вернусь. И что, мол, хотя такой исход в принципе предугадывался, но в любом случаи я буду числиться, если и не изменником, то пропавшим без вести. Для 24-летнего лейтенанта КГБ СССР и для его семьи в те смутные годы это был почти политический приговор…
И после моего внезапного появления мне не вернули сданные до командировки документы и форму, а у мамы на работе начались постоянные беседы с первым отделом.
Матушка ужасно расстроилась:
- Скажи, на какой ляд, сынуля, ты вернулся?! И Ланночку с ребеночком бросил, - в сердцах повторяла за ужином Мать.

Но было в моем положении и что-то комичное. Озлобленный на всех еще от рождения, Петрухин как-то раз, после очередного написанного мною отчета в Москву, задержав меня за локоть, негромко сказал:
- Я, конечно, ничему не верю из того, что ты там под грифами сверхсекретности Андропову строчишь. Всю эту бороду про планеты и другие миры, про сверхсветовые прыжки и про выходцев с Атлантиды, которые якобы много тысяч лет нас на Земле пасут… Это ты интеллигентным теоретикам и ученой братии из Капустина Яра пой. А мне, простому служаке, коммунисту ответь: если там действительно так прекрасно, на этом Овалоне-2, то какого хрена ты домой вернулся? Забрал бы мать на следующем корабле и послал бы нас всех…
- Я присягал Родине, Дмитрий Иванович! Как я мог в том раю остаться, когда здесь мои знания, принесенные от них, народу нужны? – искренне возмутился я.
- Придурок! Дятел долбаный…. Свободен! – коротко отрезал Петрухин, и больше с такими расспросами не лез.
- Раз тебя так восхитили умные дети, значит, будешь теперь работать с детьми. Ты ведь у нас военный психолог по специализации? Есть приказ из Москвы подбирать активную молодежь и создавать из нее неформальные группы под нашим присмотром. Да и в БССР несколько учебных секретных объектов есть. А еще в разных институтах, в НИИ много развелось всяких разговорчиков про летающие тарелки… Вот и будешь всем этим теперь заниматься, - приказал Петрухин после месяцев издевательств и обидных намеков:
- Начальник местной милиции, некто Морозкин, предупрежден, что ты наш человек. Тебя участковые трогать не станут. Ходи по улицам, по школам, собирай толковых детишек из семей интеллигентов, ученых и военных. Гуляй с ними. Катайся на пляжи. В общем, входи в доверие, создавай группы инакомыслящей молодежи и выбирай тех, кто может быть потом полезен, - презрительно зевнув, уточнил он.
Но, как всегда это бывает в таких случаях, хроническая вражда между МВД и КГБ оказалась сильнее. Уже через месяц меня задержал участковый и попытался пришить мне вербовку и совращение малолеток. А подполковник Морозкин, в кабинете которого этот инцидент завершился, многозначительно сказал:
- Мне плевать, кем ты раньше был. У нас тоже свои люди среди ваших есть. Ты, вроде, сейчас даже удостоверения не имеешь, верно? Так что для начала паспорт на стол, и больше не попадайся. Не зли меня. Посажу в камеру с блатными и скажу что ты пидар. Понял?!
Что мне было делать? Я только грустно кивнул…
…На перекрестке Проспекта Ленина и Калинина кто-то резко потянул меня за рукав к припаркованному серому «Жигулю». Я инстинктивно сжался, готовясь отразить нападение, но мне уже сунули в нос развернутую красную книжечку с гербом, и внезапно возникший за моей спиной верзила негромко сказал:
- Не рыпайся, Сашок. Садись в машину, мы свои.
В машине кроме хмурого водителя средних лет и залезшего вслед за мной мордоворота на заднем сидении находился седовласый старичок с очень умным и приятным лицом
- Сергей Антонович. Генерал-майор КГБ СССР. Называйте меня просто дядя Сережа, - задорно усмехнулся он и закашлялся старческим прокуренным кашлем.
- Да вы расслабьтесь, расслабьтесь, Алекс, - продолжал дружески посмеиваться он и даже панибратски похлопал меня по плечу:
- Знаете, прежде всего, я хочу вас поздравить. Только давайте договоримся, что это все будет между нами, - внезапно став серьезным и строгим, предложил он.
Я кивнул…
Старик достал из большого кожаного и, судя по потертостям, еще довоенного портфеля серую папку. Аккуратно расшнуровал ее и протянул мне:
- Эти документы вам придется изучить в машине. Они будут храниться в Москве, в вашей части. Гриф заметили? Высшая степень секретности. Доступ есть только у группы правительственных работников. Ясно?
- Не ясно, товарищ генерал-майор. Что значит «в моей воинской части в Москве»? - подозревая очередной подвох или проверку и даже не открыв папку, спросил я.
- А вы читайте назначение. Вы теперь можете местные двери ногой открывать, товарищ полковник особого отдела КГБ СССР по науке и технологиям, - недовольно пояснил он.
- Лейтенант, - машинально поправил я, бледнея.
- Бывший лейтенант… Сами виноваты, товарищ! Если хотели по служебной лестнице ползти, как все , нечего было жизнью рисковать на Кораблях пришельцев и потом возвращаться на Родину с бесценными сведениями, - подмигнул он.
- Подпишите приказ, ознакомьтесь с инструкциями. И… все!, - опять, с ошеломляющей быстротой превратившись из строгого в дружелюбно-веселого, засмеялся генерал:
- Я вот выйду, поброжу по Минску часок. С войны здесь не бывал. А вы читайте, читайте молодой человек. Потому что все, что вы прочтете, существует только в одном экземпляре, ясно?..
И уже потом, спустя полтора часа, когда я словно контуженный возвратил ему папку, генерал сказал:
- Да, вот еще что, полковник. Мы считаем ваши дерзкие прогнозы, которые вы нам оттуда привезли… В-общем, страну мы долго не удержим. Прошли точку невозврата, давно… Впереди только смута, развал и хаос…Поэтому, все теперь направлено на будущее. На эпоху возрождения. На наших детей и внуков, Алекс. Пока еще есть силы, нам нужно отобрать тех, кто будет возрождать Цивилизацию из развалин, – опять болезненно кашляя, сказал он.

Я воспринимал происходящее как в тумане. Мне все еще не верилось, что это не розыгрыш. Что я, еще три часа назад почти изгой, выхожу из этой машины 25-летним полковником… И что теперь в Москве на меня открыт секретный зарплатный счет, с которого я могу получать деньги телеграфными требованиями…
- Вы меня поняли, Александр? Учитывая то, что вы видели и чувствовали там, руководство решило вас ни с кем не объединять. У нас нет людей, способных ваши мысли понять полностью, поэтому будем оставлять все как есть. Формально выполняйте назначения минского начальства. О все, кто надо, предупреждены и больше вас дергать не будут, - строго сообщил он.
- Что я должен делать? – срывающимся от волнения голосом, уточнил я.
Он опять улыбнулся и, скептически покачав, головой сказал:
- Да придите же, наконец, в себя, полковник! Пол-галактики прошли на чужом Звездолете, а здесь, в стареньком «Жигуленке» старика смущаетесь.
- Есть товарищ гене… Товарищ дядя Сережа! - отчеканил я.
Он начал было отворачиваться от меня, но, вдруг проявив удивительную даже для его статуса осведомлённость, лукаво подмигнув мне, сказал на прощание:
- Инструкции будете получать с курьером. А к этому хмырю в РОВД, который паспорт забрал, идите прямо сейчас… И не робейте, товарищ. Не робейте, полковник!, - опять молниеносно став строгим, приказал генерал.
…Набравшись наглости и отодвинув рукой штатскую секретаршу, я с шумом открыл дверь в кабинет начальника РОВД.
Увидав меня, тот моментально побледнел и, вскочив из-за стола, невнятно начал оправдываться:
- Звонили из комитета партии... Вы подождите, подождите, я сейчас за паспортом к участковому пошлю…, - не попадая пальцами в отверстия телефонного диска, цеплялся за трубку он.
- Пошел на ху-у-у…! – коротко оборвал его я:
- Ты, болван, Морозкин или враг?! Ты меня светить собрался? Так запомни, - я асоциальный элемент. Официально не работаю. Живу на сомнительные доходы в коммуналке с соседями, с которыми постоянно ссорюсь. Я собираю подозрительные компании детей. Везде, как диссидент, лезу не в свое дело. И участковые должны со мной очень добросовестно работать. Ясно?! Месяцами, годами… Бесконечно! Столько, сколько им придется! Должны разбираться, разбираться и разбираться… Тебе ясно, Морозкин?! А за паспортом моим сам сейчас беги! Чтобы даже никто не понял, зачем он тебе понадобился, - приказал я…

Часть 2 «Юрик»
Первый раз Юрика я увидел весной, играющего в хоккей возле подъезда. Это был хорошо сложенный, с великолепной координацией и культурной речью десятилетний мальчишка. Он резко выделялся манерами, речью и движениями из всей местной шантрапы. Мне даже показалось, что ему лет тринадцать, не меньше.
- Хочешь сниматься в кинофильме «Буратино»? - спросил я.
Это был хорошо отлаженный прием, а на киностудии ассистенты режиссера по ролям знали, что когда придет очередная мамочка с подростком от «дяди» с улицы, то нужно сделать умный вид, пропустить их через конкурс и благополучно отправить домой. Алиби действовало безукоризненно, позволяя пропускать через «фильтр» сотни кандидатов в месяц…
…Юрка оказался действительно интересным мальчиком. Своим телом, лицом и отношением к людям, он напоминал мне овалитянских подростков. Такой же открытый, смышлёный и гармонично сложенный мальчуган. Казалось, дай его коже немного бронзового загара, и от овалитянина не отличить.
«Обязательно схожу с ним на пляж или даже отвезу на море, если подружимся» - подумал я, беседуя с пареньком…
Юрка мне очень понравился, но, к сожалению, я просчитался в возрасте. Заниматься с ним было еще очень рано, так как мальчику едва исполнилось десять лет. Вот и пришлось предложить ему вместе с мамой посетить киностудию, а самому благополучно удалиться прочь.
Я еще тогда не знал, что всего через пару лет судьба прочно сведет меня с повзрослевшим Юркой при весьма трагических для него обстоятельствах.
В те годы у меня уже была первая действующая компания, состоящая из четырех ребят и двух девушек. Все они жили в районе аэропорта, и мне приходилось ездить к ним почти каждый день на битком набитых усталыми людьми автобусах.
Мы тогда назвали нашу нелегальную группу «Спецгруппа Квинта». Я выдал всем самодельные, в кожаной обложке, красные удостоверения с фотографиями и … якобы украденной у моего знакомого, печатью. Корочки и листочки для них помогали делать все ребята. Это была эпоха активного разрушения СССР, популярного диссидентства и нелегальных клубов каратэ, сборищ хиппи и панков. Мы ужасно гордились своей тайной группой, удостоверения участника которой полагалось скрывать от всех, как будто это оружие. Больше всего заводила ребят краденая неизвестно откуда печать, на которой мелкими ровными буковками значилось:
«Предъявитель и багаж досмотру и опросу не подлежат». Ребята даже не подозревали, что по наивности носили в кармашках возле сердца. Но об этом я расскажу чуть позже…
А пока мы встречались, как и многие ребята того времени, совершали ночные набеги на кладбище старых самолетов, занимавшее почти три километра возле авиаремонтного завода. И если нас не успевал засечь сторож, умудрялись свинтить с самолетов кучки всевозможных реле, радиоламп, транзисторов и даже иногда работающие авиационные приемники и передатчики.
Из всего этого богатства, с учетом недавней войны и широкого хождения по рукам остаточных взрывчатых веществ, артиллерийского пороха и даже целых небольших снарядов, легко можно было бы сделать радиоуправляемую бомбу и… подорвать, например, в метро…
Но, к счастью для всех, метрополитена тогда в Минске еще не было, да и интересы нашей группы были совсем иные.
Мы собирали радиотелескопы и передатчики для связи с кораблями инопланетян.
На регулярных сходках в подвале, принадлежащем одной из девочек, Инне Кулиш, мы в запой читали космическую фантастику братьев Стругатских, Станислава Лема, замечательные повести Ефремова. Наши сходки, дискуссии и техническое конструирование всякой замысловатой всячины стали обязательным и желанным атрибутом серой жизни этих ребят.
Объясняя все случайными знакомствами и лукавым обманом служащих и подкупами, я периодически устраивал компании всевозможные вылазки с экскурсиями на полигон и даже на аэродром, покататься на вертолете и кукурузнике.
Потихоньку, ненавязчиво я рассказывал ребятам сказки про другие обитаемые миры. Говорил и о том, что на самом деле большинство обычных людей живет с «завязанными» глазами. А правительства скрывают факт существования инопланетян, потому что те не желают помогать ни одной из воюющих земных стран…
Ребята верили мне. Кое-кто из них догадывался, что я знаю больше, чем говорю. И, что меня особенно радовало, - в свои пятнадцать-шестнадцать лет они прекрасно отличали то дерьмо, которое копошилось и булькало вокруг нас …

Однажды произошло событие, которое в корне изменило все наши отношения.
Старший мальчик, шестнадцатилетний Сережа Шевчук, не послушав совета, пошел со школьной подругой на сборище хиппи. Серегу привлекала гитарная музыка и песни бардов, которые в большом количестве звучали на таких нелегальных сходках во времена СССР. Сережка сам прекрасно играл и неплохо пел под гитару, подражая Володе Высоцкому. Паренек был очень близок со мной, потому что у него не было ни отца, ни матери, и его воспитывала полуслепая бабка.
Серега вызывал у меня сильные эмоции. Он был умен, красив, до дерзости решителен, но умел проявлять в мягкость, отзывчивость и мало свойственную местным парням подкупающую нежность к друзьям.
Сережка больше всех откликался на мои рассказы про овалитянских детей. Про их открытость, чувственную пылкость и полнейшее отсутствие обычных для земли клише в общении. Он считал, что общество потому и жестоко, что вместо нежности и открытости воспитывает в мальчиках характер «воина и добытчика». В девочках - потенциальную проститутку, подыскивающую себе удобного мужика. После моих сказок про Овалон-2, Серега часто до ссоры спорил с товарищами, доказывая, что все так называемые принципы мужского и женского поведения придуманы специально, чтобы контролировать людей, возвращая их в одну бесконечную очередь за различными благами и социальными привилегиями:
- Мы никогда на Земле не построим коммунизм. Если бы могли, то построили еще в ранние века, как только производство продуктов и вещей превысило реальное потребление, - возбужденно доказывал Серега:
- Коммунизм - это очередная химера, еще одна якобы научная идея распределения благ. Коммунизм ставит вперед телегу перед лошадью, пытаясь доказать, что, якобы, воспитав или убедив людей жить правильно, можно изменить социальный строй. Но вся история показывает как раз обратное. Социальный строй и принципы распределения устанавливаются на основе внутренней духовности. Те племена и народы, которые могут и хотят жить в мире и добре, придерживаются добрых правил и при любом способе правления. А те, кто хочет только потреблять и жить с удовольствием, находят способ грабить даже своих родных…
И вот, как я уже сказал, Сережка в этот раз даже едва не поссорился со мной. Он хлопнул дверью и ушел на свою хипацкую сходку…
Вот там и произошло то, чего рано или поздно следовало ожидать.
Милиция устроила облаву в лесопарке и задержала многих ребят, отвешивая тумаки, запихивала их в автобус. Затем уже в отделении этой волосатой кодле учинили по всем правилам настоящий допрос. Обыскивали хипарей весьма тщательно, попутно унижая их и заставляя раздеваться парней и девчат догола. Искали наркотики, ножи, кастеты и иностранную валюту, запрещенную к хождению во времена СССР.
Зачем Серега взял с собой наше самодельное удостоверение или просто забыл его выложить, - остается только догадываться.
Но когда оно легло на стол толстомордого капитана, а потом было с интересом изучено, тот позеленел…
- Ну-ка, ты, давай быстро одевайте и иди за мной вон в ту комнату, - приказал мент, показывая на Сергея.
Бурю чувств, бушующую в душе пойманного на такой глупости юноши, наверное, не сложно представить. Хорошо, что все хипарские бритвы и ножечки у них уже отобрали до этого, а так бы Серега мог от горя и стыда за прокол еще и покончить с собой.
…В кабинете помощника начальника отделения его вместе с капитаном уже ждал майор, который тщательно разглядывал через лупу удостоверение:
- Твое? – коротко осведомился тот и протянул ему книжечку.
Сергей промолчал, соображая, можно ли сигануть со второго этажа в окно.
- Да и сам вижу, твоя фотография. Кто еще был с тобой? - строго поинтересовался майор. И в это время в комнату ввели кричащую и брыкающуюся школьную подружку Сережи:
- Вот. Они были вместе, остальные так говорят! - коротко отрапортовал Сержант.
- Протоколы на них уже составили? – поинтересовался майор.
- Еще нет. Ни на кого не составили, товарищ майор. Мы же только с обыском закончили.
- Хорошо, - коротко ответил начальник:
- Этих двоих выведите через задний вход и отвезите домой.
- Куда?! - опешил сержант.
- Вы что, идиот, сержант?! Они вам сами покажут куда! – вскочил майор. И уже обращаясь к ошарашенным ребятам:
- Все! Все. Идите от сюда… У меня и без вас здесь забот миллион…
… Вот после этого случая отношения в нашей группе стали совсем иными. Ребята больше почти ничего у меня не спрашивали, а только всегда внимательно слушали все, что я им ни рассказывал. Слушали с блестящими широко раскрытыми глазами…

А спустя пять месяцев после этого случая мне пришлось начинать все заново.
Старшие ребята закончили девятый класс, а младшие - восьмой. И вдруг внезапно их потребовала к себе Москва. Меня даже не предупредили об этом. Помню, только заплаканные глаза Сережки, когда он пришел прощаться.
- Человек приехал к нам в школу, прямо к директору. На меня уже были оформлены все документы в какое-то там крутое училище. Я даже еще не понял, куда, но наш директор сказал: «Соглашайся, тебе там будет хорошо», - чуть не плача, сказал он. И… внезапно обнял меня так крепко, что даже что-то хрустнуло в спине…
…Я пребывал в каком-то болезненном тумане почти целую неделю. Даже мама мое состояние заметила. Я пытался было ей сказать, что это связано с соседом по коммуналке. У меня тогда в коммуналке были очень большие проблемы с наглой молодой соседкой. Потом, когда отношения перешли все границы и закончились откровенной дракой, их оттуда, конечно, убрали, принудительно поменяв им квартиру. Но сначала, сохраняя секретность, приходилось разбираться с помощью обычного участкового…
- Не пудри мне мозги, - резко оборвала меня мама:
- Я что, своего сына не знаю? У тебя опять проблемы со службой? - строго поинтересовалась она.
- Ребят забрали. Всех. Тихо, по одному пристроили в специальные школы и училища, где-то в России, - вздохнув, признался я.
Мама болезненно поджала губы:
- Да. Понимаю… Для тебя это большой удар. Ты ведь с ними как с братиками и сестричками носился, - искренне посочувствовала мама. А затем вдруг задумчиво сказала:
- Я не понимаю твою работу, сын. Я тебя в форме уже много лет не вижу. И откуда, за что жалование получаешь, понять не могу. А главное,.. - вздохнула она:
- Главное, ты пойми, сын… Тебе будет тридцать, потом сорок. Тебе будет все труднее и труднее знакомится с детьми. А сближаться и совсем не получится. Общество меняется. Люди начинают думать о всяких гадостях и подозревать гнусности… Своих детей пора уже рожать… Жениться пора, - качая головой, сказала Мама.
- Я однолюб, - грустно отшутился я.
- Ну и беги к своей Ланне. К ребенку. Что тебя здесь держит? Пожилая мать? Не пропаду. Ты не видишь, страна разваливается? Где там твоя Ланна, не могу понять? В Австралии? В Мексике? Где?! – выговаривала меня Мать.
- Далеко. Очень далеко, мамочка, - отвернулся, чтобы не заплакать, я.
…Вот в те самые, грустные дни я и повстречал опять Юрика.
Я покупал радиодетали к очередной электронной самоделке в магазине «Электроника», когда вдруг увидел этого паренька. У меня была всегда профессиональная память, и я сразу же узнал его. Теперь мальчику явно было больше тринадцати. Неужели так быстро прошло время?
Не долго думая, я не стал изобретать для знакомства ничего нового. Профессионализм в том и состоит, чтобы использовать хвосты памяти и умело закрепляться на туманных воспоминаниях:
- У тебя отличная фигурка, умное лицо и шикарная походка. Хочешь сниматься в кино? – улыбаясь предложил я и законно услышал в ответ:
- А меня уже приглашали, раньше.
- Ну и что? – хитро усмехнулся я.
- Не прошел по конкурсу. Они снимали «Буратино». Меня отправили домой, - вздохнул паренек.
- Я тебя не отправлю. Будешь играть моего младшего братика в фантастическом фильме про космос. Ладно? Только сначала мы должны будем хорошо познакомиться, подружиться, чтобы режиссёр увидел, как мы хорошо ладим. Ну, и я расскажу тебе много всякой космической фантастики, - засмеялся я.
На душе стало теплеть. Я уже и так видел по лицу, что трюк сработал, прочно посадив его на крючок.
Теперь я опять был при деле, и можно было рапортовать о начале новой группы…

Глава 3 «Борька».
Парнишка сидел на корточках, закрыв лицо обеими руками почти на самом краю крыши. Плоская крыша девятиэтажки в этом месте почти не имела ограждения, только невысокий, с ладошку кантик по краю.
- В парашютисты готовишься? - осторожно, чтобы не испугать приближаясь, спросил я. Сам я оказался на этой крыше, словно по велению самого Господа.
В этот день мы в очередной раз поссорились с Юркой. У него тяжело заболела мать и с подозрением на онкологию слегла в больницу. Отец их бросил, а старшая сестра тоже где-то отсутствовала. И что характерно для нашей местности, умирающая женщина вместо того, чтобы попросить старшего знакомого приглядеть за мальчиком, строго приказала Юрке: «Не водись ты с этим непонятным Алексом. Он уже взрослый парень. Ему бы девок щипать, а он с маленькими мальчиками ходит. Сам подумай, что ему от тебя нужно?».
И вот, получив такие материнские инструкции, Юрик, мягко говоря, попросил меня больше ему не звонить. Не помогла и личная беседа, происходившая через закрытую дверь квартиры мальчика. Поэтому я в тот вечер весь в расстроенных чувствах решил погулять.
«Почему даже тогда, когда в нашем убогом мире изредка появляются яркие личности, их родные мамочки, папочки и братики делают все возможное, чтобы приземлить этих детей до какого-нибудь очередного торгаша, директора завода или казарменного полковника?» - в сердцах думал я.
Внезапно подняв голову на крышу дома, я увидел на краю бездны … овалитянского подростка. Смугленького, с черными как смоль волнистыми волосами. Несмотря на расстояние и сгорбленную позу, мальчик обращал на себя внимание не обычными для наметанного глаза пропорциями и очертаниями частей тела.
- Ну вот! Допереживался до галлюцинаций. Теперь еще и овалитянские смуглокожие люди мне начали мерещиться, - выругался я себе под нос, но тут же понял, что нужно срочно искать ближайший выход на крышу.
- А где парашют? - с дружелюбным задором в голосе спросил я. Переводить ситуацию в шутку, не воспринимать его действия серьезно - это лучший психологический ход, который оставался у меня в той ситуации.
И когда я уже крепко взял его за влажную и упругую ладонь, оторвав ее от лица, мальчик повернулся ко мне и заплакал.
Так мы и познакомились.
Борька оказался носителем причудливой смеси генов. Были у него в крови и евреи, и греки, и цыгане, и, наверное, даже индусы…
Вот за это ему и доставалось сначала в детском саду, затем во дворах, везде, где они раньше жили. Ну и, конечно же, - в школе. Борьку везде упорно дразнили то цыганом, то жиденком, то чуркой. И частенько издевались физически, портили учебники, тетрадки, одежду в гардеробе. Даже колотили группой ни за что…
- Я домой не вернусь. Папа с мамой у меня интеллигенты и мягкотелые нытики. Они даже не пытались меня никогда защитить, а только все время меняли квартиры и школы, - тихо всхлипывая, признался подросток.
На вид ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Он был прекрасно сложен, обладал красивым открытым лицом с огромными черными глазами и волнистыми изогнутыми вверх, длиннющими, как у девушки, ресницами. По пластике его движений и мимике не трудно было догадаться, что мальчик профессионально занимается балетом.
- Я хотел спрыгнуть вниз, но подумал, что мама моей смерти не выдержит, - все еще всхлипывая, признался Борька.

…Немного погуляв вместе по городу, после непродолжительных уговоров направились к его дому.
- Меня подкупает в таких, как ты, ребятах, что, в отличие от большинства, ты меня совершенно не боишься, - осторожно признался я.
Он ненадолго остановился и при свете уже зажженных фонарей некоторое время задумчиво разглядывал мое лицо.
- А что ты можешь мне плохого сделать? Убить? У тебя уже была такая возможность. Затянуть в плохую компанию? Так я, тебе скажу, что не имею друзей и буду только рад, - искренне улыбнулся он.
- Ну… Остается еще ограбить, - тоже не получится. Нечего! Правда… Есть еще всякие странные наклонности,.. - звонко засмеялся он.
- Но ты ведь действительно очень красивый. Далеко не все в нашем мире способны принимать это правильно, - отозвался я.
- И… - напряженно всматриваясь в мои глаза, снова остановился парнишка…
- Честно? – улыбнулся я.
- Честно! - попросил он.
- Если честно, то тебе стоит идти домой, а не проситься на ночь к незнакомому парню. Дело в том, что ты действительно вызываешь у меня странные эмоции. Я, конечно, не стану приставать с непристойными желаниями. Но, связавшись со мной, ты рискуешь навсегда потерять связь с моралью и обычаями большинства людей , - признался я.
- Только и всего? А кто сказал, что это для меня такая уж большая потеря? - злобно усмехнулся Борька.
И я понял, что зашел очень далеко. И если сейчас уклонюсь от прямого разговора, то потеряю контакт.
- Как нетрудно было понять, что ты одинок и нуждаешься в друге. В этом мы оба похожи. Только каждый понимает под этим свое, верно? – строго и спокойно спросил я.
- И что же понимаешь ты? - сильно смущаясь, уточнил подросток.
- Для меня младший друг это брат. Причем любимый и очень дорогой для меня брат. Я не принимаю утилитарное общение «в свободное время» или от скуки и не приемлю лукавство, закрытость, людей, которые, общаясь, остаются себе на уме, - отозвался я.
- Не проще ли поискать девушку для таких отношений? - внимательно разглядывая мое лицо, спросил он.
- А что если у меня уже есть девушка? Что если есть жена и сын, только они далеко от меня, и, возможно, навечно потеряны? – ответил я вопросом на вопрос.
- А что если за словами «ты очень красив» скрывается твое желание спать вместе? – преодолев смущение, уточнил он.
- А что, если мы уберем этот быдловский акцент, это уродливое слово «спать» и заменим его на «желание любоваться и быть во всем открытым» с человеком, который просто нравится? - чувствуя, что уже теряю контакт, предложил я.
- А что, если мне это подходит? Если это не маниловка… Без подвоха и коварства, - покраснев от смущения, отозвался подросток.
И мы вдруг, сами того не поняв почему то , крепко обнялись за плечи…

Глава 4 «Заговор»
Регина появилась у меня как приведение, как сказочный персонаж.
Рано утром я проснулся от громкого позвякивания посудой на кухне и, еще лежа в полудреме, подумал, что сегодня воскресенье, а, следовательно, соседа по коммуналке не должно быть…
«Наверное, все-же приехал с дачи и теперь начнет ругаться за немытую посуду в раковине», - вздохнул я и повернулся на другой бок.
Я уже почти опять заснул, когда услышал возню возле своей двери, и затем щелкнул мой замок и дверь в комнату отворилась…
-Какого черта! – заорал я, вскакивая и готовясь наброситься на соседа с кулаками. По овалитянской привычке, которую я сохраняю еще до сих пор, спал я голышом. Но в свете предстоящего конфликта с наглым соседом меня это ни чуточку не смущало. Хотелось только понять, не ужели я вчера оставил в замке ключ снаружи?
Но дверь открылась, и в комнату с двумя чашечками дымящегося кофе на моем кухонном подносе вошла … сорокалетняя женщина. И я стоял на кровати перед ней совершенно голый…
Оденьтесь, товарищ полковник. Я, конечно, не смущаюсь вас, но по протоколу так встречать курьеров не положено. Меня зовут Регина. Я капитан особого отдела. Сейчас положу поднос и покажу документы…. Это же надо, столько грязной посуды за один вечер на кухне оставить! Я минут пятнадцать посуду мыла, - невозмутимо ища, куда бы поставить поднос с чашечками, объяснила она.
- Сколько у вас сейчас ребят? – перешла к делу Регина, когда мы позавтракали кофе и бутербродами с сыром.
- Трое: Юрик Деревяхин, Борька о котором я писал, и еще одна девочка-художница с парализованными ногами. Но очень, очень талантливая и перспективная для нас - вздохнул я, и тут же уточнил:
- Но команда из этих ребят не складывается. С прошлой братией как-то было легче. С этими приходится общаться по отдельности. Чуть малейший намек на третье лицо, сразу закрываются и бегут прочь…
- А с этим Юрой у вас все наладилось? Вы писали, что мать была при смерти? – осторожно поинтересовалась Регина, и я догадался, куда она клонит:
- Его мама из бывших работников КГБ, и отец - довольно своеобразная личность, - уточнила женщина, заметив вопрос на моем лице.
- Болезнь мамы все и устроила. Я за пареньком немного приглядывал, пока мать лечилась. Это ее смягчило. Там еще и сестра старшая есть. Но паренек очень сильно морально запущенный. Такие обычно растрачивают свой талант на добывание зарплаты, престижного «авто» и строительства дачки, - пояснил я.
- В ваших устах, полковник, звучит как приговор. А нам нужны эти дети. Нужны, как воздух. Чем быстрее, тем лучше, строго посмотрев на меня, сообщала курьер.
А затем, немного помедлив, грустно сказала:
- Дядя Сережа… умер. Кличка нового, Максимыч. Генерал-лейтенант Максим Иванович. Ему всего сорок девять лет, - беспристрастно сообщила женщина…
Некоторое время говорили о самых разных, малозначимых вещах и событиях в стране.
Но потом, видимо решив, что я готов воспринять главное, придвинувшись ко мне, Регина сказала:
- Страну мы не удержим. Максимум до девяносто пятого года. Это уже все аналитики, работающие с компьютерными прогнозами, единодушно говорят. Но самое страшное состоит в другом, - переходя на едва уловимый шепот, продолжала женщина:
- Ваши овалитяне были правы, просчитав историю на своих супер-компьютерах. Развитие идет по спирали, и вслед за взлетом приходит затяжное падение, - продолжала она:
- Вслед за падением СССР, после относительно небольшого затишья, начнется обвал всей современной цивилизации. Математики говорят, что инерция биомассы, политических, сырьевых и экологических противоречий слишком велика. Никакими средствами нам не удержать напора этой инерции. Цивилизация начнет пожирать саму себя, производя такое сочетание технологий и человеческого мышления, которое противоречит выживанию…
- Как глубоко? Как глубоко и быстро будет падение? – бледнея от воспоминаний разговоров с Ланной, уточнил я.

- От силы два, три спокойных десятилетия после разрушения СССР. Потом начнется ускорение процессов, и все решится в считанные годы. Не знаю… Так утверждают наши секретные теоретики. Правительство, официальные круги, партийное руководство в это, естественно, не верит. Мол, великий Советский народ со всеми трудностями справится, - вздохнула Регина:
- Но, как вы поняли, полковник, в определенных просвещенных генеральских и научных кругах назревает заговор. Заговор ради спасения…
- Что я должен знать? – осторожно уточнил я.
- То, что если переворот удастся, то это не изменит положения. Мы только получим отсрочку и ценой огромных жертв растянем переходный период на полвека или максимум еще на семьдесят лет, - совсем тихо ответила она.
- Как глубоко будет падение? – снова повторил я самый важный вопрос.
- При негативном стечении обстоятельств вплоть до феодализма, натурального хозяйства и даже до границ бронзового века. Ученые говорят, мол, когда инфраструктура будет разрушена и запасы инструментов и деталей в отдельных бункерах закончатся, в первую очередь будут умирать самые слабые и неприспособленные. Т.е. ученые, врачи, инженеры и учителя. В условиях хаоса, эпидемий, голода и бандитизма у людей просто не останется сил обучать детей чему-либо, кроме как добыванию еды и драке за выживание. Поэтому спустя пару поколений от былой культуры не останется и следа. Забыты будут многие рецепты и технологии. И старые книги просто некому будет понять, - грустно отозвалась Регина.
Сказав все это, она поднялась и ушла на кухню, словно бы уже жила в этой коммуналке долгие годы.
И лишь только дав мне все хорошенько обдумать, вернулась спустя час со словами:
- Забавно сознавать себя провидцами, верно? Все эти простые люди, военные, инженеры, строители и политики, еще даже не осознают себя мертвецами. Все они суетятся, на что-то надеются. Рожают и растят детей, вынашивают планы, а грозные признаки развала и гибели воспринимают через призму надежды и религии. Мол, на то и есть правители, политики и господь Бог. Нам, главное, добросовестно кормить и воспитывать детей… Верно, Алекс? – испытующе посмотрела на меня она, и я мельком подумал, что она не капитан особого отдела, а, пожалуй, скорее генерал или секретный консультант правительства…
- Что должен делать я? – коротко спросил, вставая.
- Быстрее подбирать детей. По вашему опыту мы развернули целую сеть в стране. Вылавливаем в школах, в клубах и на улицах всех, обладающих особым набором признаков, - тяжело вздохнула Регина:
- Это наш последний шанс. Дети, которые потом вернутся на развалины поднимать рухнувший мир из руин…

- Вернутся откуда? – встрепенулся я.
Она посмотрела на меня строго, оценивающе, словно бы говоря глазами: «Сам заставил нас всех поверить, а теперь?»
- Последний Корабль приходит этой осенью. У вас только четыре месяца, чтобы закончить с Юрой, Борисом и этой девочкой, - задумчиво отозвалась она.
- Последний Корабль?! Значит все это время вы за моей спиною…
- А ты искренне считал себя первым человеком в истории, посетившим овалитян?! Мог бы уже и догадаться, служа в такой организации, что знаешь только то, что тебе положено знать, - резко оборвала меня она:
- Или ты считал, что твоя Ланна бродила здесь и даже некоторое время работала в институте физики без соответствующего разрешения некоторых правительственных кругов? – отчитывала меня Регина, словно последнего мальчика.
- Но почему последний? – перебил ее я, словно вспомнив, кто из нас полковник.
- Овалитяне не желают участвовать в наших конфликтах. Сохранять приемлемую степень нейтральности при общении с мелкими и спорящими между собой государствами не получится. СССР уже и так на грани того состояния, когда внутренние прогрессивные круги едва способны соблюдать принципы этих контактов. Как только начнется развал, овалитяне самоустранятся во избежание утечки технологий и возможных жертв с обеих сторон.
- Выходит, Ланна была права? Их не волнуют наши погибающие миллиарды?! – встрепенулся я.
- Судя по всему, абсолютно не волнуют. Они считают это нашими внутренними проблемами. По их мнению, невозможно переделать миллиарды людей, воспитанных на идеях, несовместимых с выживанием. Если дать нам новые знания или оружие для любой из сторон, то мы не просто сами исчезнем, а еще и потянем за собой всю живую планету. Овалитяне считают сохранение планеты, ее животных, лесов и морей пригодными для будущей жизни, куда более важной целью, чем спасение таких, как мы, никчемных существ…
Я стоял посреди комнаты бледный и растерянный.
Стоял и вспоминал теплые вечера, проведенные в разговорах с Ланной на морском побережье ласкового Овалона-2. Мне не верилось, что они действительно могут быть такими равнодушными и жестокими:
- Это приговор? Значит, помощи ждать неоткуда? Разрушение СССР… Максимум три-четыре относительно спокойных десятилетия, а потом… Все настолько жестоко? И никто не протянет руку из космоса? – прошептал я.

- Наши теоретики говорят, что дело вовсе не в жестокости. Овалитяне и так на регулярные межзвездные полеты к Солнцу расходуют до половины ресурсов своего общества. В галактических масштабах спасение целых народов, - затея совершенно бредовая. Максимум что они делают для нас, - забирают с планеты толковых детей. Тех, кому предстоит вернуться на руины в статусе Богов нового Мира. Вот над этим мы и должны сейчас работать, Алекс, - угрюмо отозвалась она.
А потом добавила:
- Как ты понимаешь, никто не знает, когда точно придет корабль. Но до осени ты должен закончить дела и уговорить свою мать. Командование решило отправить тебя с детьми на последнем Корабле. Кто-то ведь должен им там напоминать о потерянной Родине…

Глава 5 «Улия»
- Для всех я твоя двоюродная сестра по матери, приехавшая из Одессы. Есть некоторые дела в Минске. Ну, и Вам, товарищ полковник, т.е. теперь, «тебе дорогой Сашуня», буду немножко помогать, - улыбнулась Регина.
- Интересно, как обрадуется моя матушка, узнав о такой взрослой и приятной племяннице, - криво усмехнулся я. Но она только укоризненно посмотрела на меня и перешла к делу:
- Доверенное лицо уже подыскивает нам съемную квартиру, - сообщила капитан и, опережая встречный вопрос, объяснила:
- Да, мы вдвоем. Я привезла тебе одну замечательную девочку-подростка, Юлечку. Теоретически она должна стать одной из твоих подопечных. Если все будет хорошо, познакомишь ее со своими подростками. И вообще, я как официальный опекун этой девочки, хотела бы, чтоб она почаще общалась с тобой, дорогой братец, - сказала она.
- Юлечка, так Юлечка. Разве я против еще одной «замечательной» девушки? – пожал плечами я:
- Только вот не понимаю, если вы, в Москве, с ней и так сработались и даже получили ее под опеку, то «на кой бес» вам сдались мои провинциальные услуги? И «на кой…» она моим провинциальным мальчикам сдалась, - москвичка?
- Не скажи, дорогой братец… - коварно усмехнулась новоиспеченная сестричка:
- Мы почему-то думаем, что от Юлечки ты и особенно твои мальчики будут без ума. Представь себе, обворожительная, смугленькая умница с общительным и смелым характером настоящего мальчишки,.. – смеясь одними глазами, ответила женщина, заставляя меня внутренне насторожиться.
И придвинувшись ко мне вплотную, почти на ухо добавила:
- Дело в том, Алекс, что она не Юлия, а Улия. Родители девочки много лет добровольно работали с нами, пока не случилось несчастье… И вот теперь мы должны отправить подростка на Родину на последнем Корабле…
…Вечером позвонила мать Бориса, в слезах сообщив, что сын в реанимации. В школе, пока класс занимался в спортзале, кто-то подложил ему в ранец резиновый шарик с концентрированным раствором хлорки, которым моют школьные туалеты. Шарик лопнул, а глаза и ноздри не успели вовремя промыть…
- С глазами, вроде бы, все будет хорошо. Но вот с легкими… От неожиданности и испуга парнишка вдохнул эту адскую смесь из воздуха и едких брызг, - рыдала женщина.
Схватив такси и заехав за родителями мальчика, я помчался в городскую больницу.
- И что это за народ такой, советский? На словах «все люди братья», а на деле истово ненавидят нерусских? - всю дорогу плакала женщина на коленях у своего мужа.
Мать Бориса была заслуженной виолончелисткой, а по национальности -чистокровной еврейкой. А вот родовые корни отца на взгляд определить было трудновато…
Визит в больницу оказался для меня напрасным. Подросток со вставленными в ноздри трубками глубоко спал под большой дозой лекарств и обезболивающих. Родители мальчика остались с ним на ночь, а я в глубоком унынии отправился к матери на ужин.
А затем из квартиры мамы позвонил Петрухину:
- Вам сообщили, майор, что в местной школе сделали с одним из моих подопечных? – грустно поинтересовался я, заранее предполагая ответ.
- Конечно, товарищ полковник. Я уже звонил в ГУВД, чтобы они приступили к расследованию. Но что еще для безопасности детей они могут сделать? Ведь мы о вашей работе с ними практически ничего не знаем и этих детей никак не касаемся, - спокойно, словно о потерянных вагонах с картошкой, рассуждал Петрухин. И я бросил трубку.
- С ребенком случилось что-то? – всплеснула руками мать.
- Бориска снова подвергся издевательствам, - неохотно отозвался я. К тому времени мама хорошо знала Борьку. Он часто приходил со мной к ней в гости или попадался ей на глаза, когда мать навещала меня дома. Однажды даже, когда борькины родители уехали на гастроли, а я отправлялся в командировку с проверкой одного научно исследовательского института в Гродно, мальчик двое суток жил у моей мамы. Меня тогда очень удивила мамина реакция. Всегда такая сдержанная и не расточительная на оценки людей, она потом еще целый месяц повторяла мне при каждом удобном случае:
- Какой Борька умный, открытый и красивый мальчик. Просто картины о древнегреческих богах можно с него писать. Вот бы ты с твоей Ланной подарили мне похожего внука, - вздыхала мама, словно бы нарочно бередя мою душу.
- Что с ним? - встрепенулась мать, и я даже пожалел, что проговорился.
- Все будет хорошо. Он уже в больнице и скоро поправится, - попытался успокоить ее я.
И только спустя минут тридцать, когда неимоверными усилиями мне, наконец, удалось переключить разговор на другие темы, я осторожно сказал:
- Нам, наверное, придется с тобой уехать к Ланне, мама. Осенью представится такая возможность.
А затем в наступившей гробовой тишина, видя, как бледнеет ее лицо, осторожно добавил, нарушая все мыслимые инструкции:
- Я знаю, что ты меня никогда не подведешь, и поэтому говорю то, что не должен говорить, мама. Командование считает, что нам больше нечего делать в этой стране. Мы потеряли страну и впереди только развал, несчастья и смута, - объяснил я, и, видя, как потекли слезы по ее щекам, совсем тихо закончил:
- Осенью придет последний Корабль. На нем будут отправлены все, кого хотят сохранить для Будущего. Мне предлагают забрать тебя, потому что…
- Потому что назад мы уже никогда не вернемся,.. - едва слышно закончила за меня мать.
…Мы молча поужинали, и я заметил, с какой невероятной подчеркнутой аккуратностью вытирает она тряпочкой посуду и раскладывает тарелки на место. Мама была весьма образованным и начитанным человеком, известным архитектором, сильным и решительным борцом за идеалы коммунизма. Все свое детство она провела вместе с семьей в эвакуации, а затем после войны окончила МАИ, поднимала из руин Ашхабад после ужасного землетрясения, восстанавливала сожженный фашистами Минск. Мама вместе с отцом учили меня отличать лож от Истины, и искренне верить в рай, который мы непременно построим для людей на Земле…
Мы совсем не разговаривали в тот вечер, и, провожая меня в прихожей, мать глухим, растерянным голосом спросила:
- Значит, крысы бегут прочь? И что это за Корабль, который уходит к Ланне навечно?
- Я тебя умоляю, мамочка! Давай не затевать политический спор…Причем здесь крысы? А что если мы спасатели? Что если мы действительно, в отличие от религиозных коммунистов-фанатиков, действительно знаем, что и как нужно делать для Будущего? – нехотя отозвался я.
Мама, все еще бледная, как мел, строго посмотрев на меня, повторила вопрос:
- И все-таки, что это за Корабль и куда он уходит, сын?
Я кусал напряженно губы, жалея, что упоминал об этом:
- Тебе мамочка достаточно знать, что он отвезет нас к Ланночке. К твоему внуку. Туда, где ты будешь жить долго и счастливо, общаясь с множеством добрых и красивых, как Борис, детей. Ты будешь им рассказывать о нашей Родине. О тех надеждах и борьбе, об ошибках и неудачах, которые мы здесь пережили. Ты будешь нужна им там. Тем прекрасным детям… Потому что там, не здесь, будет готовиться Возрождение.., - взволнованно подбирая нужные слова, объяснял я.
- Куда идет Корабль? – болезненно поджав губы, настаивала мать.
Что мне было делать? Соврать ей, которой я никогда с детства не врал? Моему самому верному и близкому другу в жизни.
- Это звездолет мама. Корабль дружественной нам инопланетной расы. Он идет на Родину Ланны. На Овалон-2,.. - сделав над собой неимоверное усилие, выдавил я.
В наступившей тишине слышно было, как тикают в большой комнате старинные настенные часы с маятником. Те самые, с которым так любил играть в детстве я, прилепливая к маятнику кусочки пластилина и этим приводя в ужас родителей, не понимающих, почему часы подыгрывают мне, внезапно начиная отставать, когда я не хочу ложиться спать…
- Ты хочешь, чтобы я серьезно поверила в это? В инопланетян? В то, что мой сын женат на замаскированном зеленом человечке, и пока мы здесь умирая от голода, поднимаем из руин города, разрушенные ужасными войнами, некие «дружественные нам братья по разуму» за спинами миллиардов людей равнодушно общаются с правителями и генералами? – став внезапно ледяной и недосягаемо чуждой, спросила она.
- Тебе не надо ни во что верить, мамочка. Наука, здравый ум тем и отличается от фанатизма и религии, что позволяет без эмоций рассматривать и допускать любые, самые неожиданные сведения. Тебе достаточно будет просто согласиться подняться на борт, - как можно мягче, ласково беря ее за руку, возразил я.
Но мать резко высвободила ладонь и отступила на шаг:
- Спокойно, без эмоций обсуждать сведения, которые опровергают, обесценивают всю нашу жизнь?! Сведения, которые на руку нашим идейным врагам?! – возмущенно воскликнула она, гневно всматриваясь в мои глаза.
- При чем здесь наши с тобой личные потери, неудачи и идеалы, мама? Причем здесь вообще чаяния и верования миллиардов людей? Речь идет о катастрофе, грозящей всей Человеческой Культуре. О том, что нужно сохранить для будущего хоть что-то, и в этом ракурсе наши политические и религиозные амбиции уже не имеют никакого значения, - все еще пытался объяснить ей я.
- И это говорит мой сын?! Моя гордость, офицер, защитник Советского народа, - всплеснув руками, заметалась она по прихожей:
- То есть, ты готов предать наш народ, нашу партию, все идеи социализма и коммунизма и помогать выживать нашим идейным врагам?! То есть, если допустим, только допустим, ты прав, и всем грозит гибель, то ты спокойно предложишь выжить нашим врагам, - по принципу лучше уж они, чем вообще никто? – едва не кричала на меня мать:
- Не верю! Ничего не хочу знать ни про какие Корабли. И про Ланну, твою сбежавшую с твоим ребенком неизвестно куда из страны, строящей справедливое будущее, тоже больше ничего не желаю знать. Нет, и не может быть этого. Потому что противоречит всему, что я своими руками в жизни искренне строила! - кричала на меня мать.
- Тебе только нужно будет подняться на борт Корабля, мама. Ты сама все потом поймешь. Не многим избранным выпадает такая возможность,.. – пытался возразить я.
- И что? И я увижу, то, чего просто не должно быть?! – опять накинулась на меня мать:
- Нет, нет и нет! Никогда. А ты, если хочешь, беги… Я давно тебе предлагала, брось меня старуху и беги в свою семью! – убегая из прихожей прочь и едва не плача, прокричала она.
И когда я открыл выходную дверь, из комнаты высунулась ее расстроенное, все в слезах лицо, и она, поджимая губы, строго спросила:
- Значит, тебе теперь наплевать на наши идеи? И ты теперь готов помогать выживать даже нашим врагам, сын?
- Ради будущего Человечества, ради сохранения жизни на Земле я готов сотрудничать с кем угодно мама. И поверь, в этом ракурсе зрения, мне уже наплевать, какой строй и какая мораль будет у тех, кого мы сможем спасти, - сказал я и, не сдержав обиду, громко закрыл за собой дверь.
Я шел как во сне, почти не замечая одиноких вечерних прохожих, вспоминая детство, юность, ссоры и радости, пережитые в родительной семье.
«Что это? Крик души или твердая фанатичная позиция? Действительно ли она потом откажется подняться на Корабль пришельцев?» - взволнованно размышлял я.
Почти у самого моего дома меня кто-то негромко окликнул по имени.
В своих раздумьях я даже не обратил внимания в свете фонарей на силуэты двух женщин, явно поджидающих кого-то на скамейке.
- Алекс, это вы?! – поднялась мне навстречу меньшая из них.
И я остолбенел, потому что на мгновение мне показалось, что передо мною Зилу. Для тех, кто не читал мои предыдущие книги трилогии «Жизнь на Овалоне-2», коротко поясню: Зилу - это была девушка-подросток, одна из команды учебного судна «Младший Ангел», на котором несколько лет до этого, я возвращался к нашему Солнцу…
- Зилу? Ты?! - дернулся я ей навстречу, машинально готовясь обнять и одновременно понимая, что этого просто не может быть. Ведь Зилу теперь, наверное, взрослая, молодая девушка, а передо мной максимум шестнадцатилетний подросток…
- Улия. Но тебе разумнее называть меня Юлией. Ты не будешь против, если я сразу начну общаться с тобой на «ты», - звонко засмеялась девочка.
Но… неожиданно для меня поддержала мои распростертые объятия, откровенно повиснув на моей груди.
Она просто обняла, ответила на мой внезапный порыв так, словно мы всю жизнь общались с ней на Овалоне-2. Смеясь как маленькая, и крепко прижалась всем корпусом, доверчиво обхватив меня за талию.
И резкий запах весны, недавней грозы и теплого дождя на морском побережье болезненным воспоминанием ударил в мои ноздри от ее юного тела…

Глава 6 «Проект»
У Юры был небольшой подвал непосредственно под домом, в который мы и перенесли все наши лабораторные принадлежности. Среди прочих диковинных вещей, добытых с прошлой компанией ребят на различных военных и авиационных свалках, здесь было и вполне серьезное оборудование, полученное мной по требованию из различных институтов. Например, - настоящая вакуумная камера, лабораторный источник очень высокого (в 100 000 вольт) напряжения и высокотемпературная муфельная печь, позволяющая спекать полупроводники и минералы в экзотические соединения…
- Если мы с тобой сами повторим одно очень важное открытие, некогда, в забытые времена сделанное людьми, то, возможно, дадим людям второй шанс, - сказал я Юре. И когда все было перенесено в грязный и невысокий родительский подвал, объяснил:
- Политики и коммерсанты и особенно тупые военные, думают, что все на свете крутится вокруг денег и власти. Но на самом деле, история зависит только от от двух вещей: генетики людей и энергии которой они владеют.
- Ты говоришь о чем? О компактных аккумуляторах для электромобилей или об ядерных реакторах для городов и кораблей? – недоумевал паренек.
- Я, Юрик, говорю о том, что все наша жизнь и все в ней, включая возделывание полей, выращивание еды, изготовление учебников и лекарств, даже обогрев квартир и питание телевизоров, - все это основано на грязной и неудобной энергии угля и нефти. А ядерная энергия это вообще тупик.
- И каков же выход? Что мы можем с тобой соорудить в нашем подвале? - изумился мальчик.
- Не скажи! Люди не раз совершали судьбоносные открытия, с куда более примитивным и древним оборудованием. В природе существует так называемая энергия Нулевой Точки. Энергия флуктуаций вакуума, которая сродни атомной, но чиста и практически бесконечна. Ее иногда называют энергией холодного ядерного синтеза, потому что эту даровую ядерную энергию используют даже некоторые растения для синтеза нужных химических элементов и тепла, - усмехнулся я.
- И мы, как средневековые алхимики, будем в нашем подвале строить эти фантастические аккумуляторы? А не проще ли, если у тебя есть конкретные идеи, поделиться ими с профессиональными учеными? И потом… Если даже мы что-то найдем, как мы сможем это применять? – сомневался Юрик.
- Знаешь Юрик, некоторые вещи в жизни и в истории людей имеют больше символьное значение, чем коммерческое. Иногда открытие сделанное обыкновенным мальчишкой изменяет ход истории, а старания огромных лабораторий и ученых с мировым именем, порождают только оружие и бомбы. Впрочем, я давно хочу познакомить тебя с одной замечательной девочкой твоего возраста. Вот она как раз разбирается в этом лучше меня, - попытала я перевести разговор.
Паренек странно посмотрел на меня, и заметно отшатнулся прочь. А потом, заметно подбирая обтекаемые слова, сказал:
- Я давно ждал от тебя чего-то подобного. Мама давно предупреждала меня, что у тебя есть проблемы с сексом… Знаешь, если ты не хочешь, чтобы мы поссорились, больше даже не начинай эту тему. Я сам себе найду подходящую девочку. У меня есть подружки в классе. А зануд, увлекающихся алхимией, да еще с твоей подачи, мне не надо, - скороговоркой отчитал меня он...

- И что эти странные взрослые в твоем Юрке нашли? Обычный потребитель растет. И все свои незаурядные способности он будет исключительно исключительно ради примитивных целей, карьеры, семьи и материального благополучия, - подслушав наш разговор с Региной, прямодушно заявила Улия.
- А эта твоя идея - подарить местным мальчишкам пузырьковые генераторы энергии - разве здравая? Лучше бы действительно с учеными поговорила, - осадила ее Регина.
- Если бы даже знала что-то конкретное… Все равно бы вашим взрослым ученым ничего не сказала, - звонко засмеялась девочка, намеренно дефилируя вокруг нас своей стройной и гибкой фигуркой, и игриво жестикулируя руками:
- Это наш, так сказать, творческий эксперимент с Алексом. Или, говоря языком местных школьников, - мое домашнее задание. Я конечно не инженер, и знаю об этих вещах очень поверхностно. Но вот увлечь местных мальчишек и дать им наводящие знания могу, – по взрослому серьезно, объяснила она.
- Ну, хорошо, Уля. Я пошел у тебя на поводу. А дальше что? Допустим, … Юрка или кто другой, увлечется идеей найти древний способ получения энергии. И что? Ведь Юрка по своему прав. Как мы сможем это внедрить? Ведь все моментально присвоят военные, - возразил я, и мы с Региной строго посмотрели на мечтающую девочку.
- Ты, Саша сначала Юрку увлеки, и обрати мои дилетантские подсказки во что-то реальное! А потом будем вместе решать, что делать дальше. До меня, все твои мальчишки только передатчиками и приемниками баловались, - укоризненно махнув рукой, возразила она.
- Это не игра, девочка. Тебя товарищ полковник, которого ты в свои идеи втянула, спрашивает, - строго одернула ее Регина:
- Ну… Скажем так… Насколько я знаю, не все на моей Родине согласны с идеей невмешательства в земные дела, - нехотя начала объяснять Уля:
- Если бы простой мальчишка воссоздал древний источник безопасной энергии, мы бы с вами могли шантажировать взрослых на моей Родине… Оттолкнувшийся от этого символа, мы бы потребовали для спасения земных детей, установить на Земле силовой диктат и запретить всем воюющим странам применять против людей оружие, - наивно фантазировала Уля…
А когда мы с Региной с улыбкой переглянулись, она совершенно серьезно вывалена на нас:
- А чего вы улыбаетесь? Вы забыли про Карибский Кризис?! Когда всего за час до ядерной войны, по секретным правительственным каналам, одновременно Хрущеву и Кенеди был передан ультиматум...
- Какой еще ультиматум? - переглянулись мы. В те годы, ни я, не Регина еще не имели доступа к архивам институтов в Мытищах и научного центра в Капустином Яре.
- Как, вы, КГБ-исты, разведчики, ничего не знаете?! - изумилась Уля:
- Наши, с наблюдательного Корабля, пригрозили обоим президентам, что если конфликт в течении двух часов не будет погашен, то следующую войну земляне будут проводить луками, саблями и дубинками. Потому что в атмосфере планеты будет распылен катализатор не влияющий на медленное горение и живые организмы, но замедляющий детонацию органического топлива. И ни один самолет, ни один мотор, ни один пороховой заряд не будет работать...

Глава 7 «У теплого Синего моря»
Мне так и не удалось ни тогда, ни потом познакомить Юрку с Улей. В то время он начал бурно встречаться с какой-то девочкой из школы, и все мои попытки воспринимал в штыки. Уля предложила нагло выловить его на улице и «обработать на месте». В том, что она по характеру могла это сделать, никто из нас даже не сомневался.
К подвальному проекту, затеянному нами, никто не относился серьезно:
- Ну и пусть себе фантазирует, у девчонки же особый статус на Земле. Ведь не можем же мы эту девочку воспитывать по своим земным понятиям. И потом, все равно вам с Юркой нужно чем-то заниматься, - передало мне через Регину московское руководство. И я недоумевал, зачем им нужен этот строптивый паренек?
…Но в самый последний момент, когда Уля выучила все, что было известно про Юрку и готовилась сразить его наповал, пришел приказ не знакомить их таким образом.
- Приказано Улей не рисковать. С Борисом, - пожалуйста. А с этим Деревяхиным, - только если сам вдруг очень захочет, - передала мне Регина, и я, если честно, пожалел Юрика. Ведь такую девчонку он потом не встретит в жизни никогда…
- Борис поправлялся от ожога легких медленно. Поправляясь он много читал и с восторженными глазами, затаив дыхание слушал мои или Улькины рассказы о реальной Истории Земного Человечества:
- Ни когда бы не мог подумать о том, что мы живем как в рыбки в аквариуме. Что каждое новое правительство, короли и религии, переписывали историю на свой лад, - изумленно повторял он, после наших рассказов:
- Получается, все что мы знаем, даже об относительно недавних временах придумано и служит исключительно политическим целям? - все еще сомневался он.
- А как же иначе? До тех пор пока на земле воин считается почетной профессией, а детки с упоением слушают сказки о бравых молодцах и грозных рыцарях, срубающих человеческие головы ради любимой невесты или трона, история будете переписываться еще не раз, - усмехалась Уля.
- На самом деле, в прежние времена люди... Ну, не совсем люди, а скажем, ваши далекие предки, не только строили великие пирамиды и циклопические подводные комплексы, но дотянулись до далеких звезд, - загадочно отводя глаза, рассказывала девочка. Борис как зачарованный следил за ее лицом. Девчонка нравилась ему. И он не знал, что она ... овалитянка...
...Летом мы с Юрой, Улей и Борькой планировали поехать в Одессу. «Вот там и познакомятся, как бы между прочем», - решил я.
Но к моему удивлению, Улю, которую прежде мне буквально везде навязывали, со мной на берег моря не отпускали:
- Ты извини, Алекс, но руководство не может рисковать этой девочкой. Мы обязаны посадить ее на Корабль здоровой и невредимой. Там, в другой республике в случае чего трудно будет объяснять работникам, как этот ребенок важен, - совсем неубедительно объяснила Регина. И я подумал, что за этим опять скрывается очередная игра высшего начальства…
...Борис как я уже сказал, после больницы поправлялся слишком медленно. Он теперь ходил в новую школу, но все еще носил ингалятор в кармане. Мы встречались изредка, в перерывах между моими командировками и общением с Юркой. Теперь Борькой больше занималась Регина, потому что они очень сблизились с Улей. И я искренне радовался этой невероятно дружбе двух миров…
- Все! Больше не желаю тратить на Деревяхина силы. Общение превратилось в сплошные подозрения с его стороны. Все мои рассказы и даже книги, он игнорирует. А на меня в минской области сейчас повесили кучу научных контор, в которые меня кидают под видом инженера или комсомольского работника, требуя анализа ситуации в коллективах, - возмутился я, перед самым кануном запланированного с Юрой путешествия.
К тому времени у меня уже имелась в Минске новая и очень шустрая молодежная компания...
- Отставить! Хоть на коленях парня и мамашу уговаривай, но вези на море. Это приказ! Вот свозишь Юрку в Одессу, привезешь обратно, а потом хоть матом покрой, - сообщила Регина ответ руководства.
- И в чем хитроумная цель? Ведь мальчик на глазах превращается в тупого потребителя. Его даже для простых молодежных политических операций затруднительно будет использовать, - недоумевал я.
- Ваша с ним поездка к морю, элемент большой и ответственной операции, - получил я строгий и лаконичный ответ…
Маршрут был специально спланировали с ночевкой в Киеве.
- Приведешь его в гостиничный двор на колхозном рынке и оставишь у возле администратора на пару минут, пока сам сходишь в туалет, - значилось в инструкции.
Так я и сделал.
А затем, побродив вместе с мальчиком для вида по всяким забитым битком гостиницами и окончательно усыпив его бдительность, я привел на ночлег к сторожу местной школы, с которым у моего руководства были агентурные связи.
Нас расположили в спортзале на матах, и пожилой мужчина, скептически осмотрев нас, недовольно буркнул:
- Обнищала великая стран… Опустились ее вожди… Теперь уже и малолеток на службу берут…
А потом, увидев мой гневный взгляд, огрызнулся:
- Что молнии кидаешь, начальник? Я что-то не так сказал? Короче, утром придет проверка, и чтобы после вас здесь к восьми утра и след простыл, - пробурчал он.
Ночь прошла суетно. Несмотря на лето, мы постоянно мерзли даже одетые в трико и свитера.
- Ложись ко мне. Погреемся спинами под одним одеялом, - предложил я и вдруг получил истерику:
- Не приставай ко мне! Я так и знал, мама предупреждала, что это будет! – внезапно заорал Юрка, и резко вскочив, начал с шумом оттаскивать свой мат к противоположной стене.
- А ну-ка немедленно заткнись и перестань шуметь! Ты нас светишь, - резко приказал я. И когда он немного успокоился, продолжил:
- Согласно доверенности, выданной твоей матушкой, отвечаю за тебя я. Если ты простудишься, то сорвешь нам поездку. Ложись рядом, прижмись ко мне и спокойно спи. Ясно?
- Ни за что! Я нормальной ориентации! - злобно, возразил юноша.
- Говори что хочешь, но с мужиком не лягу! - весь трясясь и стуча зубами то ли от холода, то ли от нервов отозвался Юрка из своего угла.
- Слушай, это уже переходит все разумные границы. Мне плевать чему тебя твоя мамочка учит. Здесь ты полностью зависишь от меня. Постарайся понять, Юра: будь на моем месте плохой человек, такое твое поведение в чужом городе неразумно и смертельно для тебя опасно. Просто ложись рядом, мы согреемся и заснем. Сам увидишь, что ничего плохого не будет, - искренне возмутился я. Встал и в полутьме, подошел к юноше, чтобы говорить не через весь спортивный зал.
И тогда он внезапно вскочил, и весьма болезненно ударил меня ногой в живот. Я не стал с ним связываться. Хотя, если бы не намеченная операция, суть которой я не знал, то следовало просто сдать его в местную милицию, а приказать им проучить парня на всю оставшуюся жизнь. А потом, самому вернуться домой...
…Больше мы не разговаривали до утра. Всю ночь я чутко дремал, даже во сне упрекая себя, как мог не распознать сразу такого дурачка.
А днем Юрка начал откровенно саботировать посадку на поезд, идущий в Одессу, превращаясь в глухого и дурного на каждой станции киевского метро. Возясь с ним как с капризным ребенком, я так уронил сандалию, на рельсы метрополитена. И глупо прыгнул у всех на глазах за ней на пути.
Эта сцена и вопли подбежавшей станционной дежурной, на подростка немного подействовали. Но затем он заявил, что едет не в Одессу а в Минск.
- Как тебе это удастся? Кто за тобой будет следить все эти недели пока ты в Киеве будешь дожидаться очереди на билет? – возмутился я. В советские годы на южных направлениях билеты заказывались только заранее.
- Не твое дело! Я уже разобрался во всем и все о тебе понял, - огрызнулся подросток.
- Смешнуля! Ты даже когда станешь взрослым и, прочитав про наше время в книгах, ничего не поймешь. Есть вещи и профессии, о которых сколько не говорят, сколько не пишут повести, но на самом деле, можно только догадываться, - грубо и прозрачно намекнул я.
Но не получив вразумительного ответа, заехал ему кулаком по спине и сказал:
- Можешь потом жаловаться. Можешь всю поездку со мной не дружить и не разговаривать. Но подчиняться ты мне будешь. Мне поручено тебя свозить на море, заплатить за твой отдых и благополучно доставить тебя домой. И я это сделаю, хочешь ты этого или нет…
Болезненный удар по спине не только выбил из подростка слезы, но и внушил некоторое уважение.
Мальчишку, видимо, никогда не лупили взрослые, и ему требовалось время, чтобы переварить, этот новый для него тип взаимоотношений…
Так или иначе, но мы добрались до Одессы и поселились у надежных людей на берегу. А затем полмесяца почти не разговаривали, загорая и питаясь вместе, так, словно надоевшие друг другу разновозрастные братья…
Юрка постоянно писал письма маме, в которых, как мне потом по телефону докладывали наши работники, он нередко сообщал, что она была права. Мол, я систематически с интересом рассматриваю его обнаженную фигуру на пляже, периодически намекаю в разговорах, что он неплохо выглядит и хорошо владеет телом. А еще предпринимаю попытки рассказывать странные истории, которые он, как и обещал маме, даже не слушает…
- Вот ты мне часто говоришь про всякие диковинные находки, про исчезнувшие цивилизации, про внеземные миры. А ты докажи, что они есть! Почему я должен тебе верить? - как-то раз на пляже, спросил Юрка иронически:
- И эти твои разговоре о красоте парней, о близости и чувственной открытости между мужиками, - усмехнулся он.
- Не между мужиками, а между людьми. А что, парни не бывают красивыми? Вот например ты? Чего плохого в том, что ты мне нравишься? Что я иногда хочу тебя обнять, даже погладить или щелкнуть как родного по носу? - возразил я.
- Вот вот, - криво усмехнулся он:
- А почему ты не хочешь это с женщинами?
- Это кто тебе такое сказал? Или чтобы заслужить твое уважение, мне нужно это при тебе, в духе поручика Ржевского делать? - удивился я.
- Говоря о тебе о красоте и близости, я пытаюсь объяснить, что мир не перестанет быть жестоким и опасным, до тех пор, пока люди будут разделять друг друга на самцов и самок. Дети должны с пеленок учится видеть красоту не женщин и мужчин, а людей. Должны уметь открыто объясняться в чувствах, доверять друг другу и дарить тепло, - объяснил я.
Но Юрка только посмотрел на меня с таким презрением, словно он это он, а не я имел образование психолога и соответствующее опыту звание...

- И где существует твой сказочный мир? Покажи мне что-либо, чтобы я тебе поверил! Лазерное оружие, например или картинки из жизни сказочной планеты... Почему я должен верить на слово, рискуя потерять те радости и блага, которые сулит мне общепринятая жизнь? - издивалеьским тоном настаивал Юрик.
- Может дело вовсе не в риске, а в том, что ты для себя считаешь благом и радостью? Я знаю умных и авторитетных людей, которых от твоих благ и радостей тут-же бы вытошнило, - зевнул я, понимая что разговор бесполезен:
- И потом, кто ты, собственно, такой, чтобы тебе что-то доказывать?
- Может быть, способность не боятся чувств и искать невероятные пути, - это и есть главное свойство характера, при отборе кандидатов не только для съемки в фильме "Буратино", но и для переселения в Сказку? - возразил я, и пошел купаться...

...За неделю перед концом отдыха мне через хозяйку дома передали требование привести Юрку в столовую одного из пионерских лагерей на побережье.
- Я не знаю, с чем сравнивать, но если вы считаете, что мальчик уже достаточно загорел, то идите на встречу завтра. Если еще недостаточно, то займитесь его загаром и придите в указанное место ровно через неделю, - ничего не понимая, смущенно передала мне пожилая хозяйка.
- Загорел достаточно. Пойдем завтра, - усмехнулся я.
- А мне все равно. Что просили, то и передала, - отмахнулась хозяйка, которая числилась партизанкой и подпольщицей еще со времен Великой Отечественной войны.
...Юрка считал что раскусил меня и одержал полную моральную победу, и от этого манипулировать им можно было даже не напрягаясь. Хорошенько измотав мальчика на пляже и нарочно пропустив все разумные сроки обеда, я внезапно, "расстроено" попытать счастья в столовой одного из прибрежных пионерских лагерей.
Бойкие и озорные ребята-дежурные, в красных галстуках прямо поверх голых плеч не желали впускать нас на территорию лагеря. Но когда я сказал, что мы пришли купить в столовой оставшийся обед, как то разом переглянулись и затараторили наперебой:
- Вон туда идите, в столовую. К Марие Анатольевне. Больше ни к кому!
Мария Анатольевна, - пышная и габаритная одесская еврейка, -действительно приняла нас с распростертыми руками:
- Конечно, накормлю таких дорогих гостей, - щебетала она, подталкивая нас в центр пустого зала столовой.
И вдруг, улучив момент, когда мальчик отошел подальше, нагнулась к моему уху и скороговоркой прошептала:
- Туда, против той стеклянной стены от раздаточной мальчика посади. Против того внутреннего окна…
Пока нам щедро наливали вкусный украинский борщ и подкладывали котлеты с макаронами, я краем глаза наблюдал неясные темные силуэты за закрашенным белой краской стеклом раздаточной. Там в крашеном стекле, на уровне глаз имелись прогалины, через которые нас, по-видимому, внимательно рассматривали.
Кто и сколько их там было, я так никогда не узнал…
Не понял я и в чем состояла цель задания. Почему нужно было показать кому-то мальчика, после основательного загара именно в Одессе, в дали от матери?
Спустя много лет, вспоминая Юрку, которого я бесспорно любил не меньше чем других подопечных ребят, я пришел к выводу, что в той столовой на берегу моря, каким-то невероятным образом могла измениться его судьба. Но видимо его наглый, подозрительный и хмурый вид, зачеркнул какие-то тонкие планы...
И уже вечером, на переговорном пункте, пока Юрка общался с матерью, я услышал голос Регины в трубке:
- Все. Отбой, полковник. Можешь отдыхать или везти его обратно...

Глава 8 «Когда ты вернешься…»
С Юркой сразу после приезда мы больше почти не общались. Отец со своей новой женщиной увез его отдыхать дальше. А осенью, я попросил участкового милиционера инсценировать мое задержание прямо у него на глазах. Парнишке и его семье сказали, что я мошенник вербующий, малолеток и от меня нужно держаться подальше.
Если честно, то это было лишней мерой. Но я очень уж я тогда обиделя на парня...
...К вопросу Ланны и Корабля мы с мамой больше не возвращались. Лишь только в самом конце октября, в последний момент, я снова предложил матери объективно разобраться во всем:
- Я не могу тебя здесь одну оставить. Если ты не поднимешься на борт, я тоже остаюсь, - коротко объяснил я, улучив подходящий момент.
И… услышал в ответ:
- Даже не начинай эту тему, сын! Нет никаких кораблей, и не может быть! Остаешься? Вот и чудненько, что ты нашел такой удобный способ распрощаться с фантазиями…
- Почему бы тебе не попробовать? От тебя, мамочка, даже ничего не потребуется сложного, - только сесть в машину и приехать со мной в лес…Ты даже можешь отказаться потом. Но сейчас, не лишай нас обоих выбора! Посмотри издалека на Корабль… Убедись, что он есть… А потом, мать, поступай так, как подскажет разум, - все еще пытался я договориться.
- Как подскажет разум? И это говоришь ты мне?! Партийному человеку, Герою социалистического труда СССР! - всплеснула руками мать.
- Ну, допустим, только допустим, я действительно что-то увижу в том лесу…Пусть даже тарелку, корабль… И что? Думаешь я стану счастливее после этого?! - возмущалась мать.
- Мамочка! Тебе уже за шестьдесят, - напирал я:
- Это, прости, предельный возраст для нашей местности. А на Родине Ланны, там, куда идет Корабль, это возраст начала зрелости и расцвета сил…
- А вот это уже очень гадкий прием, сынок! – снова всплеснула руками мать:
- Эта тема для меня исчерпана. Ничего не хочу смотреть и знать про другие миры. Для меня важно только то, к чему я привыкла и что здесь сама строила, - поджимая губы, стукнула ладонью по столу мать.

…В тот памятный вечер Регина почему-то не поехала с нами. Она только впервые на моей памяти заплакала и вытирая слезы, крепко обняла сначала Улю, а потом взволнованного Бориса:
- Все. Пока мальчики и девочки. Рада была с вами служить... Отправляюсь на вокзал и первым же поездом – в Москву. Не тащите меня с собой, а то как базарная баба закачу там истерику, - обняв после детей и меня, всхлипывая, сказала женщина.
- Ты со мной прощаешься так, словно мы больше не увидимся, - смутился я.
- В любом случаи не увидимся! - коротко отрезала Регина:
- Если ты полковник, здесь действительно останешься, то я первая тебе руки не подам. Отправляйся с детьми! Там уже много наших, прекрасных и одиноких детей, - грустно отозвалась она...
Вещей не брали, а просто оделись потеплее.
- Я с разрешения Москвы, вчера звонила твоему Юрику. Предложила посмотреть на то, что он давно хотел увидеть в своей жизни. Обещала заехать за ним на машине, - как бы между прочим, сказала Регина на лестнице .
- И что? - зевнул я.
- Ты был прав. Он меня слушать не стал и не захотел встретится и узнать подробности. Сказал, что стал взрослым, не тратит время на глупости и усиленно готовится к экзаменам в военное училище...
- Дурак. Всю жизнь будет жалеть! - вмешался в разговор Борька.
- Не будет. Судя по голосу, он через пару лет не вспомнит об этом звонке и будет полон совсем иных надежд, - возразила Регина.
...Ребята сели в «Москвич» по обе стороны от меня на заднем сидении, и как-то невероятно нежно прижались, обнимая меня с обеих сторон.
Полтора часа, пока тряслись по грязным от опавшей мокрой листвы проселочным дорогам, так и обнимались, молча вслушиваясь в дыхание друг друга.
И только потом, когда водитель замедлил ход на какой-то лесной просеке, я спросил у Бориса :
- Родители отнеслись с пониманием? Трудно было им объяснить?
Он кивнул. А затем, немного помедлив, ответил:
- Отец выслушал Регину и сказал что уже давно догадывался о чем-то подобном. Мать некоторое время не верила в инопланетян… Улия убедила ее, - запнулся юноша.
- Рассказывай, что уж там, - негромко хихикнула девушка.
- Улия разделась на глазах у родителей, и нахально спросила мою мать: часто ли она видела таких здоровых и открытых детей? Мать смутилась, и сказала что она не похожа на землянку, - рассказал Борис...

...Хмурый старик-водитель остановил машину и сказал:
- Вот по этой просеке идите до упора. Примерно километра три, пока не упретесь в сосновый бор. Я, если что, буду здесь ждать до утра . Не положено мне с машиной туда ехать. Все сорвется тогда, - открывая для нас дверцы, объяснил он.
- Сколько у нас времени? – поинтересовался я.
- Ничего не знаю. Мне даже не интересно, что вас там ждет, - резко отмахнулся старик и нервно закурил.
Но когда мы пошли, крикнул нам вслед:
- Мне приказано вам сказать… Будет только двадцать минут! Истребителям, милиции, ПВО и всем, кто может увидеть, будет приказано ждать ровно двадцать минут. Только двадцать минут коридор будет открыт. Вам дано в коридоре абсолютное преимущество! Не опоздайте…, - прокричал он нам вслед.
- Это страшно? Больно? – спросил Бориска, ни то у меня, ни то у девушки.
- Что? Квантовый лифт? – тяжело шагая по прошлогоднему валежнику, вываленному кем-то прямо на просеке, отозвалась Уля:
- Нет. Не больно и не страшно. Вспышка света и все. Корабль пройдет высоко в стратосфере. Он просто промчится над облаками, прицелится и бац… Ты уже там… В кругу новых друзей, - задорно хлопнув его в плече, звонко засмеялась девушка.
- Давай не отпускать Алекса, ладно? Давай обнимем его и будем держать, пока Корабль не подхватит нас всех вместе, - едва не плача, предложил юноша.
- Нельзя так поступать. Каждый имеет право выбора, - вздохнула она, и вдруг резко остановившись, прижавшись ко мне громко заплакала.
- Ну, ну. Успокойся. Мы уже пришли, – пытался я отвлечь ребят.
- Я думал, Юрка тоже придет. Неужели ему нужна эта убогая полу животная жизнь? – вздохнул Борис, а затем вдруг впервые в жизни громко заорал на меня:
- Отправляйся с нами, Саша! ! Ты не должен оставаться с ними… Если…Если ты останешься здесь, и они с тобой что-то плохое сделают, я, когда вернусь, зарою всех этих уродов! – кричал мальчик, сжимая кулаки и колотя меня ими по плечам.
- Да успокойся ты…Я вот о чем сейчас думаю: они сказали - коридор… Двадцать минут коридора… Зачем, если Корабль пройдет в стратосфере? - взволнованно перебил его я.
- В самом деле, зачем?! – моментально взяла себя в руки Уля. И я в очередной раз удивился, как гармоничны и надежны в поступках овалитянские дети...
…Он шел почти над самыми облаками, включив все навигационные огни и сверкая в ночном небе, словно яркая сказочная звезда.
Громкий и тревожный звук, похожий и на шипение примуса, и на свист ураганного ветра, проникая во все клеточки тела, болезненно колол в ушах.
Не узнать этот звук я просто не мог. Это был звук ионно-реактивных опорно-вертикальных планетарных двигателей ЭРКи.
- ЭРКа! Они прислали ЭРКу! Но зачем? – закричал я, пытаясь пересилить нарастающий звук.
Корабль вывалился из осенних туч и озаряя все вокруг, с ревом прошелся над нами, а затем завис, властно накрыв поляну мерцанием защитного энергетического купола.
Сразу наступила относительная тишина, нарушаемыя только треском огромных молний, срывающихся с кромок висящего под облаками диска.
И только ошарашенный Борис несвязанно повторял в растерянности:
- Я знал! Знал, что они существуют!

...Корабль висел почти над нами, медленно смещаясь ближе и, под его круглым днищем зловеще разгоралось ослепительное белое сияние.
- Все! Раскрывает брустер!..Сейчас он прицеливается... Потом система наведения захватит цель и…, - взволнованно и радостно объясняла Борке девушка.
- Какой он огромный! Как школьный стадион , - не мог прийти в себя Борька.
- Это не Корабль, Борька. Это только челнок, - смущенно, словно извиняясь перед ним, держа его ладонь, отозвалась Уля:
- Корабль где-то там... За границей досягаемости земных радаров, - возбужденно объяснила она.
И в этот момент яркий столб белого света вырвался из сверкающего молниями брустера под днищем ЭРК и уперся в землю возле нас.
От неожиданности мы зажмурились, и дружно охнули, увидав стройный силуэт молодой женщины, выходящий к нам из столба света...
- Кайра! – теряя голову от радости, закричал я, и с распростертыми руками кинулся навстречу смуглолицей женщине, нерешительно остановившейся в трех шагах от нас.
- Здравствуй Алехандрэ! Унас только три менуты, - на таитянском языке, взволновано обнимая и попутно горячо целуя меня, объясняла Кайра:
- Ты знаешь, что у тебя родился сын? И Ланна все еще ждет тебя на Овалоне? - кричала она, перекрикивая гудение светового столба и свист двигателей зависшего Корабля:
- Земляне передали нам на подлете, что ты будешь с детьми. Но сам не желаешь подняться. Поэтому решено было не использовать лифт, а поговорить с тобой лично, - медленно, чтобы я мог припоминать полузабытые слова, объясняла девушка, продолжая нежно обнимать меня не обращая внимания на детей.
- Я не могу, Кайра... Не могу бросить людей. И потом… Мама…, - утопая в объятиях подруги, кричал я:
- Какая ты стала стройная и взрослая, - невпопад повторял я, путая слова обоих языков.
- Мы заберем и мать. Потом... Скажу тебе по секрету, корабли будут приходить и потом, только в режиме инкогнито, - убеждала меня девушка.
- Нет. Мать не выдержит без меня нескольких лет. Извинись перед Ланной, - твердо возразил я.
И она словно спохватившись, тяжело вздохнув, взяла остолбеневших детей за руки, и подтолкнула к свету, соединяющему Челнок с поляной...
- Я тебя никогда не забуду, Саша! - обернувшись на границе света и тьмы, закричал мне Борька:
- Я вернусь к тебе на помощь сильным! Я зарою всех уродов, Саша! - вытирая слезы обоими руками кричал он сквозь свист двигателей ЭРКи.
- Не зароешь, Борька, - помахав ему рукой, тихо отозвался я:
- Их, как впрочем, и меня, и Юрки, уже давно не будет в живых...
- И идей, ради которых мы деремся, предаем друг друга - тоже не будет… Не будет, Борька - когда ты вернешься.., - грустно отозвался я.