- Сразу, сразу! Стрела дырку закроет и кровью плеваться оно не будет. Ты главное попади точно вот сюда. Ему даже больно не будет. Он и кричать не станет, а просто удивится немного, что оно у него уже не стучит, - раздраженно сплюнув, брезгливо объяснил Учитель.
Галциокаль поперхнулся, хотел было что-то сказать, но в этот момент тяжелая металлическая стрела с противным звуком огромной осы, вонзилась в указанное место. Боли совсем не было. Только сильный удар, небольшой укол под соском и противный, чмокающий звук, собственного, пару раз громко екнувшего по ребрам сердца. А потом.... Странная звеневшая тишина и испуг...
Ребята стоявшие сзади, отпустили его руки и с любопытством окружили, рассматривая его глаза, лицо и грудь с торчащей из нее стрелой.
Казалось, в глазах у рассматривающих ребят искрился честный, совершенно беззлобный, творческий интерес... Они удивленно переглядывались, и наблюдая как он морщится и тщетно пытается вздохнуть, понимающе, по дружески качали ему головами.
Мальчишка некоторое время удивленно щупал хвостовик стрелы выросший из его груди, сначала пытаясь ее аккуратно достать, а потом, даже выкрутить или протолкнуть внутрь, под лопатки, чтобы вывалилась со спины и не мешала сердцу стучать. Затем изумленно пощупал пульс сначала на левой, а затем на правой руке. Что-то непонятно сказал одними губами. И потом отчаянно двумя руками пощупал пульс у себя на шее, сразу с обоих сторон.
- Что, не бьется? Ни где? Так и должно быть... Ничего удивительного. Прямо в центр твоей стукачки попала.., - равнодушно подтвердил вожак, и затем совсем заботливым голосом сказал, обращаясь то ли к убитому юноше, то ли к окружающим.
- Мне почти не больно...Только немного режет вот здесь.., - доверчиво, словно самым близким на свете людям, признался бледный как мел паренек, странно и смущенно улыбаясь им, так, словно говорил о чем-то совсем интимном и неприличном.
Он все еще щупал стрелу быстро немеющими пальчиками, пытаясь ее выкрутить, провернуть и достать из под своего соска. А затем неуклюже повернувшись боком к присутствующим, совсем по детски едва слышно, неуверенно, словно прося разрешения добавил:
- Мне идти пора. Там меня ждут. Вы не бойтесь ребята, они ругаться на вас не будут. Я пойду, ладно? Они это мне вытащат...
- Ты совсем одурел, пацан?! - обращаясь вовсе не к нему, а скорее к удивленным помощникам, засмеялся мужчина, многозначительно покручивая пальцем у виска:
- Ну куда ты от нас пойдешь? У тебя уже стукачки нет... Это тебе только от чувств кажется, что без сердца можно от нас уйти. Но сейчас, скоро, потемнеет в глазах и бухнешься головой прямо об пол. Больно будет и неприятно совсем, - понимающим, заботливым тоном, разъяснял он, остолбеневшему от отчаяния мальчику:
- Ты вот лучше аккуратненько приляг, ложись прямо здесь. Хоть ты уже мертвец, но падать головой об лед все-же больно и тебе. Дай я тебе помогу прилечь, родной, - сказал он, вежливо поддерживая паренька за плечи и укладывая спиной на пол...
- Вот так, родной. Полежи, посмотри на нас, и все сейчас пройдет...
- Ты не плачь, родной, сейчас воздух в голове кончится и все пройдет, - ласково, как старший брат успокаивал он мальчика, заботливо вытирая одинокие слезы на его уже синих и страшных щеках.
А затем, когда расширенные глаза подростка закрылись, строго обратился к детишкам:
- Ну, орлы! С первым вас боевым крещением! Если станете меня и дальше слушаться, скоро власть и все припасы еды будут наши... С голода не помрем. Ну, не стойте, не стойте, разделывайте тушку...