(Глава книги Александра Зохрэ "Дети периметра)"

На переменке, шумным стадом отправились в столовую - пить апельсиновый сок с булочкой. Света Берут предложила пари:
- Люди! Спорю, что сегодня опять на второй завтрак апельсиновый с мякотью и булочка с марципаном.
Ребята заулыбались, но спорить никто не стал - итак ясно. На той неделе помогали разгружать целый грузовик с трехлитровыми банками.
В переходе, на пути к столовой Витька нагнал Диму Котикова, чуть не отдавив ему пятку.
Некоторое время не решался окликнуть парня, что-то шумно рассказывавшего двум девчонкам.
Дима был красивым, сильным и веселым парнем - активист, заводила, душа класса.
- Дим! Нужно пообщаться, - наконец решился вмешаться в треп Витька, беря его за руку.
Дима вздрогнул. На секунду запнулся. Быстро свернул болтовню дежурными фразами и покорно отстал от одноклассников.
Мальчики остановились у огромного стекла подвесного перехода, почти на входе в столовую, пропуская остальных ребят.
Несколько секунд Дима в упор разглядывал Витю, словно просвечивая его большими сероголубыми глазами. Затем дружелюбно спросил:
- Что случилось, Вить? Чем я могу помочь?
Они не дружили. С такими парнями, как Дима, редко кто дружит по-настоящему. Он - общее достояние, душа коллектива, заводила и лидер. Всегда первый. Со всеми одинаково вежлив.
Витя давно догадывался, что Димка одинок, нуждается в близком друге, хотя тщательно это скрывает от всех.
- Не знаю, как начать эту странную историю, - мялся Витя.
Димка задорно подмигнул:
- Валяй!
- Что ты думаешь о нашей школе? Говорят, у тебя совсем нет родителей – ты детдомовский. Как ты попал в нашу школу?
Димка нахмурился:
- Школа как школа. Много лучше детдома в котором я жил. Почему это тебе важно? – удивился он.
- В субботу меня с мамой потащили в КГБ. Спрашивали, где учусь, кто мои одноклассники. Стращали. Мать до истерики довели. А потом вдруг - облом. Позвонили директору, и сразу выпали в осадок.
Витя запнулся, не зная, что еще сказать.
- Ясно, – грустно усмехнулся Дима, обнимая Витьку за плечи и увлекая за собой в столовую:
- Как я понимаю, ГБИСты стали проверять твоих одноклассников и тут выяснилось, что я уже давно мертв. Верно?
Витя смущенно кивнул:
- Сказали, ты замерз в лесу, в болоте – когда тебе было двенадцать лет.
Сок с булочками взяли с раздачи молча. Так же молча выбрали крайний столик в углу зала.
- Еще целых двадцать минут до звонка. Слушай, раз хочешь знать, - начал Дима, зажевывая кислый сок сладкой булочкой:
«Мама бросила меня шестилетним в середине зимы в нетопленной избе. Собственно она даже не бросила, а просто ушла за едой и по-пьяни замерзла в сугробе. Все съедобное в доме уже давно закончилось. А из кучки картофельных очистков, которые по совету соседки я набрал для оладьев у колхозной столовой , мамка оладьей не жарила, а варила себе брагу, как она говорила, – лекарство от головной боли. Помню, она много дней пила и валялась на полу в своих старых тряпках. Пару раз я тоже попытался хлебнуть брагу. Я подумал, раз мамке от нее есть не хочется, может и я засну и согреюсь. Но меня сильно вырвало, и больше я не пробовал.
Всю деревянную мебель мы к тому времени либо уже продали, либо сожгли вместо дров. И чтобы растопить снег на воду в старом военном дедовом котелке, мне приходилось отщипывать щепки прямо от бревен дома, огромным топором, который вырывался из рук грозя угодить мне в ноги.
Помню, я тогда разозлился на мамку, даже немного побил ее кулаками вбок. И она, наконец, очухавшись, обещала сходить к механикам на тракторную станцию. Те за ночь, проведенную с ними, давали ей для меня бутерброды с салом и другие невероятные вкусности.
Но мать ушла и не вернулась к утру.
А когда опять стемнело, я забился в ее тряпки и весь, дрожа от дикого холода, начал плакать.
Я не ожидал от мамки такого предательства.
Мне почему-то подумалось, что она давно уже забыла про меня, съела бутерброды, согрелась и хлебает вино вместе с трактористами…
Так прошла еще одна ночь, и к утру я уже почти не чувствовал голода, но понял, что замерзаю окончательно.