Глава повести Александра Зохрэ
"Каникулы с Отцом в Аду"

Всю дорогу, в видавшей виды и вероятно не одного хозяина иномарке, почему-то напряженно молчали.
Мальчик как-то странно, робко и недоверчиво съежился на заднем сидении, прямо за спиною отца.
То ли для уверенности, то ли, по привычке он даже здесь, в машине отца, не выпускал сумку из рук. И лишь только удивленно пялился через не мытые, пыльные окна по сторонам.

Вскоре, старенькая дизельная «Джета» визгливо скрипнув тормозами, припарковалась у подъезда пятиэтажного, панельного дома, во дворе которого бурно разросшиеся за лето толстенные липы, создавали причудливую рощицу.
Паренек с нескрываемым любопытством рассматривал двор из окна машины. Когда взгляд его скользнул по детской площадке, с деревянными качелями, и неказистой, детской горке, у которой в песке деловито возилась малышня, лицо подростка исказилось гримасой удивления, и брезгливости.
- Почему они все такие грязные, неопрятные?: - удивился мальчик.
- Кто? Детские качели?: - переспросил отец, с интересом наблюдавший за ребенком через зеркало заднего вида.
- Дети. Грязные, дерганые, крикливые. Как с такими общаться?: - уточнил подросток.
- Здесь не общаются с малышами. Это не принято. Вылезай, приехали.: - сухо отрезал мужчина, заметно смущаясь свалившейся на него роли отца.
Они, молча, взобрались на пятый этаж по грязной, подъездной лестнице. Отец, молча, достал ключи и открыл перед мальчиком старую, серую от поблекшей, облупившейся краски, деревянную дверь.
Тот удивленно моргая длиннющими, слегка изогнутыми у основания, черными ресницами, заинтригованно наблюдал за происходящим.
Квартира, в которую они вошли, состояла из двух небольших, отдельных комнат, ванной, туалета и крохотной кухоньки, глухо заставленной какой-то плитой, несоразмерным холодильником, старомодным шкафом, и неказистым, видавшим многих хозяев, кухонным столиком.
- Ты будешь жить здесь: - объяснил отец, отводя мальчика в дальнюю, самую маленькую спальню.
Мальчишка, ненадолго предоставленный сам себе, не стал сразу же докучать отцу. Метнув понимающий взгляд на закрывшуюся за отцом дверь, он уселся на диван, внимательно осмотрелся.
Комната явно была гостевой в квартире хозяина. Вся ее меблировка состояла из раскладного диванчика, небольшого письменного стола приставленного к самому окну и универсального шкафчика с отделением для белья и тремя книжными полками, все, отсеки которого были сейчас пусты.
Мальчик расстегнул сумку, аккуратно достал из нее свои вещи, в основном состоящие из спортивных маек, рубашек, носков, штанов и теплых свитеров.
Разделся до майки, и трусов, рассматривая разложенную из сумки одежду, - словно в нерешительности выбирая, что одеть.
В эту минуту вошел отец, неся в руках стопку аккуратно проглаженного пастельного, и нательного белья.
- Вот возьми. Мне только вчера о тебе позвонили, и я утром едва успел тебе кое-что прикупить. Все остальное купим потом: - сказал он, протягивая вещи мальчику и усаживаясь на табурет напротив.
Мальчик, наконец, выбрал то, что ему понравилось, и начал полностью переодеваться, заменяя трусы и майку, на штаны и ярко вышитый пушистый свитер.
Некоторое время он был совершенно нагим перед отцом, и ни сколечко не смущался этого.
- Так нельзя. Здесь не принято надевать свитер и штаны на голое тело: - осторожно поправил его отец, с любопытством рассматривая свое творение.
Сын получился, несомненно, очень красивым и здоровым ребенком. Это было видно невооруженным взглядом, даже, несмотря на необычные для данной местности пропорции его янтарного тела. Мелкая, едва заметная, но вполне оформившаяся мускулатура, сотнями приятных ромбиков и выпуклостей, равномерно покрывала все его тело. Это было очень непривычно и странно видеть, на теле четырнадцатилетнего паренька. И отец даже немного смутился от мысли, что сам приложил руки когда-то, к созданию этого творения…

Мальчик покорно снял свитер и одел под него нательное белье, и затем все, оставшиеся вещи аккуратно разложил по полочкам пустого шкафа.
В его действиях чувствовалась высокая осмысленность и отлаженная годами упорного воспитания, почти военная педантичность.
Было очень странно и непривычно наблюдать, как мальчишка осваивает, обживает пустующее пространство шкафа. Сортирует предметы и вещи по каким-то, одному ему понятным, но осмысленным и четким правилам.
Отец, наконец, поборол смущенное удивление.
Робость. Почти осязаемый страх перед сыном…
Он не видел ребенка, целую вечность. А точнее, почти всё его детство, прошло, где-то, там. Далеко, далеко.
На той странной, пригрезившейся ему когда-то земле. За черным, безжизненным, ледяным океаном забвения.
Там, где когда-то он гулял с любимой, поздними, теплыми вечерами.
Мечтал о семье, сыне, счастье.
Как давно это было!
Да и было ли вообще, когда-то?
Кто способен поверить в это?
В то, что это вообще возможно…

Но вот сейчас, стоит перед ним, этот сын.
Его сын!
Сын, которого он совсем не знает.
Задавив в себе смущение, он сказал совсем уже твердым и слегка ироническим тоном, - как подобает говорить настоящему мужчине с сыном подростком:
- Добро пожаловать на каникулы, в Ад, сынок!
Мальчик не по-детски внимательно посмотрел ему в глаза, но затем, промолчал, продолжая копаться с вещами.
- Как там тебе в интернате? Без мамы?: - спросил отец, старательно подбирая тон и слова, чтобы не задеть ребенка.
Он не знал теперь, не мог подобрать слова правильно. Теперь настал его черед спотыкаться с речью. Потому что, в родном языке отца, нужного слова просто не было.
Он хотел было сказать «в детском саду», но вовремя осекся, понимая какую внесет этим путаницу в мысли ребенка.
Впервые мужчина почувствовал на себе груз ответственности. Ведь, он даже толком не знал, какие слова, какие значения русских слов изучал сын, на пути к нему…
Вздохнув, Отец хмуро выдавил из себя, словно повторяя, сам себя:
- Там. В интернате. Там. Без мамы…
- Я уже почти привык: - негромко ответил мальчик. Четко и старательно выговаривая слова с еще ощутимым, но приятным и мелодичным.
Он метнул на отца, из подо лба, осторожный взгляд. И затем, уловив намек, негромко продолжил:
- Ты ведь знаешь, про маму, папка?
- Как это случилось?: - глухо спросил тот, напряженно всматриваясь в лицо ребенка. Он еще не мог осознать случившегося. Ланна, его первая и единственная настоящая любовь, словно бы уже умерла в его сердце.
За годы разлуки, сердце окаменело и перестало болеть.
Но в душе, всегда оставалась хрупкая надежда.
И вот теперь, через десятилетие разлуки, эта надежда рухнула.
Умерла вместе со смертью Ланы. Где-то там. Далеко, далеко.
За безжизненным, страшным океаном ледяной мглы.
Океаном, который он сам, никогда бы смог переплыть.
Океаном, который сумел покорить, этот мальчик…

- Как это случилось?: - глухо повторил вопрос Отец, с болью всматриваясь в глаза сына.
- Малыши заблудились в горах, скатились в трещину, в ледник. Мама попыталась их поднять из трещины, не дожидаясь спасателей. Она спускалась вниз, раз за разом, поднимая их по одному, на легком двухместном онитоптере. Но в последний раз, аппарат зацепился крылом за край стены. Говорят, они умерли сразу. В острых обломках машины.: - грустно ответил мальчик. Но затем внезапно переменил тему, и голос его зазвучал на высокой ноте, множеством серебряных колокольчиков:
- Я решил не возвращаться назад! Я останусь с тобой, навсегда, отант!: - сказал он, все еще путая некоторые слова.
Мужчина сделал неожиданный, резкий выпад вперед, и решительно, властно сгреб ребенка в свою охапку.
Он прижал его к себе, усадив прямо на колени, как делал это много, много раз в мечтах. Заглянул ему в большие, карие глаза. Властно сдавил плечи и прижал к груди. И затем только, ответил, печально, негромко:
- Нет, сынок. Два, ну максимум три каникулярных месяца. Это всё, что я могу тебе пообещать. И еще одно, очень важное обстоятельство. Впрочем, тебя конечно уже предупредили, наверное. Здесь сейчас, начало учебного года. И тебе придется, что бы не вызывать придирок городских властей, чтобы не навлечь беды на нас с тобой, пойти в школу. В восьмой класс. Придется вести себя так, как полагается вести себя обычному, интернатовскому мальчику, возвращенному в семью отца, из какого ни будь, далекого города. Ясно?
Паренек промолчал. Только грустно, нехотя кивнул. Так, словно подчинялся силе или долгу.

Вечером устроили настоящий пир. Отец ненадолго оставил его одного, наедине с кричащим на всю комнату телевизором. А сам вскоре вернулся с пакетами всякой еды, напитков и соков.
Стол сервировали вместе. Как в совсем забытые, былые времена, - когда отец ненадолго, зачем-то вернулся к маме. Мальчишке тогда было всего четыре года. Но их знакомство, а затем горькое прощание, почти навсегда, болезненным шрамом застряло в его сердце.
Мать, тогда ещё кажется, сказала первые жестокие слова, запавшие в память ребенка: «Смотри сынок. Твой папка уходит. Возможно навсегда!»
Мама всегда сильно переживала разлуку. Она так и не смогла смериться, или поставить отцу ультиматум. Наверное, потому, что понимала, - отец никогда не сможет быть счастливым с ними. Он был слишком горд, и слишком упрям. Он не мог смириться с ролью всеми любимой обезьянки, при талантливой и сильной жене.
Стол сервировали вместе. Как в совсем забытые, былые времена…
Многое на столе, и особенно бутылки с напитками и квадратные, картонные пакеты с соками, оказались мальчику незнакомыми.
В своей жизни с мамой, а затем, после ее смерти, в интернате, - он никогда не видел и не пробовал ничего подобного.
И поэтому, он сейчас с любопытством рассматривал цветастые этикетки, пытаясь понять надписи, и картинки, будоражащие его воображение.
Они накрыли стол на троих. Отец откуда-то достал большую, старую выцветшую фотографию мамы, где она еще почти девушка, и поставил ее на стол, против пустующего стула.
Было немного грустно, но радостно.
Вся семья опять была в сборе.
Мальчик чуть не заплакал. Но сдержался. Ведь он уже был совсем большой. Самостоятельный.
Взрослый!
«Неужели, что бы вот так встретиться, обязательно нужна была смерть мамы? Неужели, работа, борьба за счастье совсем чужого мира, важнее, своего счастья?» - почему-то подумал он. И затем, испуганно прогнал от себя эти мысли.
Ведь нельзя же осуждать, собственного отанта!

Говорили мало. О всякой мелочной ерунде.
Ни кто не хотел, ни о чем серьезном рассказывать, что бы ни спугнуть витающий в комнате дух объединения семьи.

К концу вечера, в прихожей, громко и требовательно зазвонил телефон.
Отец неохотно вышел, но вскоре вернулся, с каким-то блуждающим, сконфуженным выражением лица:
- Иди. Это тебя: - сказал он, тяжело кряхтя, усаживаясь на место.
И мальчишка впервые подумал, что это уже совсем не молодой, и, конечно же, видавший жестокие виды, уставший от всяких неожиданностей, и возможно, даже, больной человек.
- Кто меня может здесь позвать?: - машинально удивился тот, подымаясь со стула.
Отец как-то странно, недоверчиво и отчужденно окинул его взглядом. Словно он впервые узнал о родном, дорогом и близком ему человеке, нечто неожиданное и очень важное.
- Сам должен знать кто. Твоя Королева.: - нехотя буркнул тот, недовольным тоном, наливая себе в бокал порцию гранатового сока.
Мальчик весь встрепенулся, словно его током передернуло.
Желваки напряглись, скулы резко выделились на его загорелой коже.
- Ну, привет! Как ты там, Постепенно приходишь в себя?: - раздался в трубке звонкий, прекрасный и очень чистый, девчоночий голос. Говорившей на том конце провода девочке, судя по голосу, было не более десяти лет. Она не сколечко не стеснялась, и в ее интонациях чувствовался огромный заряд дружеских симпатий, радости и задора.
- Ты кто? Как тебя звать?: - удивился мальчик.
- Я Королева! Можешь называть меня просто Королевой!: - дружелюбно засмеялась девочка в трубке:
- У тебя действительно все хорошо? Отец рад тебе? Вам уютно вместе?: - внезапно, с ошеломительной быстротой изменив интонацию на ужасно заботливую и трогательную, переспросила девочка.
А затем, добавила, очень тихо, доверительным тоном закадычной подружки:
- Я могу тебе, чем ни будь помочь?
Мальчика всего передернуло, от такой стремительной смены настроений. Его тренированный эмоционально-психический аппарат, отказывался правильно воспринять эти скачки эмоций.
- Нет. Спасибо. У нас с отцом все хорошо: - напряженно и сдержанно, ответил он, тщательно взвешивая каждое слово, и интонацию.
На том конце тоже задумались. Казалось, девочка переваривает настроение и настороженность, услышанную в его голосе.
Но уже через пару секунд она ответила, очень спокойным, дружелюбным, но теперь уже уверенным в себе тоном:
- Ну, тогда отдыхай. Я буду тебе позванивать. А теперь, пока!
В трубке щелкнуло, не дожидаясь ответа, и пошли короткие гудки.
Он вернулся за стол, в состоянии раздумий и некоторой удрученности. Все было совсем не так, как он это себе представлял в интернате.
И состояние семейного комфорта, магия уюта, тепло семьи, - тоже были безвозвратно разрушены этим звонком.
- Какой я дурак! Ну, конечно же. Этого и следовало ожидать.: - сокрушенно сказал отец, отведя глаза от сына.
Мальчуган подсел к нему и ласково его обнял:
- Ты неправильно всё понял, отаант. Я действительно пришёл только к тебе. Просто, это было непреодолимым, сопутствующим условием моего приезда.