Кино

(Глава первой части книги Александра Зохрэ
"Жизнь на Овалоне")

- Конечно, это больше даже не музей, а кино, поставленное по мотивам событий глубокой древности, - чуть позже уточнила Ланна.
Она сказала это каким-то взволнованным и задумчивым тоном, от которого я словно включился, и даже вздрогнул, внезапно осознав, что это речь идет не о каких-то там 3000-летней событиях Египта и Античной Греции, ... 11 300 лет. Т.е. о временах, когда в Европе наши славянские племена еще деревень не строили, а жили крохотными разрозненными общинами, охотились на мамонтов и носили грубые шкуры...
"Кино об очень далеком прошлом Овалона.." - задумался я пораженный своими вычислениями...
Почти год назад, на Земле, я решил сводить девушку в кино. Я выбрал огромный новый кинотеатр «Октябрь» на 1000 мест, в котором недавно смонтировали экспериментальную стереофоническую акустику.
Зная, что Ланна приехала в Минск откуда-то из далеких мест, я с гордостью сказал: «Пойдем смотреть фильм «Спартак». Его сняли с объемным звуком. Такое чудо есть только в Минске и в Москве»
Помню, Ланна не любила ходить в кино, откровенно зевая и ерзая всю картину.
«Спартак» Ланне не понравился. На прогулке после фильма она, загадочно сказала, что в детстве документальная версия этих событий производила на нее куда большее впечатление.
Тогда я еще не знал, кто она, и расценил ее реплику как как попытку очевидной глупостью разозлить меня.
Теперь, после ее слов про кино, внезапно вспомнив тот неприятный эпизод ухаживания, я усмехнулся и покраснел до ушей. Вспомнил, как я обиделся тогда, как вывалил кучу ненужных слов о чудесах советской киносъемки и шедеврах игрового кино.
Словно поняв причину моего замешательства, Ланна, по-мальчишески подмигнув, сказала:
- Пришла моя очередь сводить тебя в кино, дорогой.
- Значит, мы летим на ваш Северный Полюс чтобы смотреть кино про миримокуинов? Но разве Сеть, Исполнители не могут показать кино в любом месте ? – спросил я.
- Исполнители показывают только то, что кем-то заснято и хранится в их памяти. А музей, в который мы летим, обладает эффектом реального присутствия. Это значит, что ты сам будешь одним из героев виртуального спектакля и даже сможешь в небольших пределах влиять на сюжет, на судьбу своего героя и его товарищей, - кисло улыбалась девушка, подбирая понятные мне слова.

Я совсем растерялся от услышанного.
- Ты хочешь сказать, что во время киносеанса я как бы стану героем той коммуны и смогу сам осмысленно общаться и участвовать в их делах? – не веря собственным словам, переспросил я.
- Именно так. Ты будешь чувствовать, видеть, слышать и мыслить как-бы из тела кино-героя. Но при этом тебе будет доступен и твой личный опыт, который ты всегда будешь отличать от мыслей героя, – кивнула головой Ланна.
Я был ошарашен ее ответом и погрузился в земные воспоминания. Вспоминал себя мальчиком, как мы ходили в театры и в кино с отцом. Мой отец был образованным человеком, архитектором. Помню, еще в детстве он говорил: «Вот когда нибудь наука позволит смотреть объемные фильмы. Каждый зритель будет надевать специальные очки или шлем, которые делают изображение выпуклым. Можно даже распылять в воздухе зала специальные ароматы, фруктов, моря, леса или бензина, чтобы человек вообразил себя в центре событий. Возможно, когда ты будешь совсем взрослым, такие кинотеатры уже будут построены. Но это очень и очень сложно реализовать» - мечтательно улыбался отец.
Мы летели над океаном уже третий час. Сеть и Ланна меня тактично больше не трогали . И я был снова предоставлен своим мыслям.
«Боже мой! Как мы все безнадежно отстали в своих войнах и поисках личного счастья. Неужели за эти 11 000 лет на Земле так и не нашлось ни одного умного человека, способного встать и объяснить людям, что еда, жилье, даже любовь мужа или жены, - не стоят 11 000 лет топтания на месте» - думал я.
Внезапно до меня опять дошло:
- 11 000 лет, Ланна! Боже мой! Все, что мне рассказали про миримокуинов - было 11 000 лет назад, когда на Земле известных мне государств и народов еще даже не было. Что произошло потом? Они выжили? Их спасли?
Ланна промолчала, грустно взглянув на меня и отвернулась вперед по курсу полета.
К середине четвертого часа Птица изменила режим махания и начала затяжное, мучительное снижение. Теперь она парила почти над самыми кучевыми облаками, время от времени ныряя в них и тут же увеличивая тягу, что бы всплыть над ними.
Казалось, она что-то искала под облаками своими локаторами. Или, быть может, это Сеть вела ее к невидимой нам отсюда цели?
Тем, кто знаком с полетами, известно это неприятное чувство затяжного снижения, когда пилот что-то ищет внизу, и у вас от рывков вниз постоянно закладывает уши и срывает дыхание. А затем, внезапно увеличив тягу, самолет вжимает вас в кресло взмывая вверх.
Снижение орнитоптера было еще более хаотическим и утомительным. Птица то парила, планируя на распластанных крыльях, то опять, резко увеличивая махания, замедляла падение и немного подымалась ввысь.
Наконец, мы вырвались из облачности и, довольно быстро снижаясь, понеслись над серым, мрачным и волнистым океаном.
В этой части планеты, на полюсах, если судить по глобусу, Солнце почти всегда сокрыто тучами и его косые лучи, как и на земных на полюсах, почти не прогревают воздух.
Пейзаж внизу был довольно мрачным. Тут и там белели небольшие айсберги. Орнитоптер внезапно включил подогрев кабины.
Вдали, в сером море, показались три рядом стоящих скалистых острова. Издали склоны гор казались покрытыми невысоким лесом. Но при подлете стало видно, что это просто лишайник и мох.
Острова в общей сложности имели не более нескольких десятков квадратных километров. Это были просто куски вулканических скал, выпирающих из воды.
Мне стало немного жутко, когда я представил себе людей, заброшенных судьбой на эти скалы, их тоску о теплой и плодородной Земле, которую они покинули в надежде построить свой Рай.
Орнитоптер вдруг резко развернулся и, заложив крутой вираж, начал стремительно пикировать на центральный остров, от чего у меня едва не остановилось дыхание.
Над самыми скалами Птица упруго выровнялась, переводя полет на вертикальное висение.
А затем, найдя то, что искала, начала снижаться на обширный, словно футбольное поле, плоский, поросший лишайником утес.
Внизу, на краю утеса, виднелась зияющая темнотой дыра туннеля. Там нас уже встречал какой-то пожилой мужчина, старательно укутанный в тяжелую, шерстяную тунику, полосы которой развивались на ветру.
Даже отсюда, с двадцатиметровой высоту, я успел заметить, что человек этот, по Овалонским меркам, ужасно стар.
- Это Сар-Текелион, - хранитель и исследователь глубокой древности. Настоящего его имени , никто не помнит. Называют его по сану «Хранитель древности» - Сар-Текелион. Это один из самых старых людей Овалона. Его заслуги по изучению прошлого неизмеримы. Люди попросили его оставаться живым, пока удается ремонтировать старое тело. И он страдает от насильственной жизни, терпит ревматизм, подагру, головокружения уже три тысячи восемьсот с лишним лет, – негромко объяснила Ланна, когда наконец Птица упруго коснулась скалы и замерла, трепеща огромными крыльями на холодном ветру.
- Укутайся в эту тунику и быстрее беги в туннель, а то замерзнешь, - приказала девушка, протягивая мне шерстяной сверток из небольшой корзинки, которую принесла с собой.
После двадцати пяти градусов в тени мое уже порядком побронзовевшее тело восприняло этот колючий ледяной ветер как суровое напоминание о Земле.
Едва не сгибаясь под штормовыми порывами, мы выпрыгнули из под раскрывшегося капюшона кабины и, опираясь друг на друга, устремились в туннель.
Я ожидал почувствовать сырость и запах плесени, но из дыры в скале нас обдало свежим и теплым воздухом, а уже за поворотом туннеля стало светло и тепло.
Это был настоящий музей глубокой древности, похожий на многие земные. Все системы освещения и отопления были старинными, масляными. А в огромных нишах тут и там большущие, поржавевшие от времени вентиляторы, медленно вращая двухметровые лопасти, гнали подогретый гейзерами воздух вдоль каменных стен.
- Откуда эти машины берут энергию? – с любопытством поинтересовался я.
Мне тут же подробно ответил старец:
- Коммунары были очень изобретательны и находчивы. Они приспособили гейзеры для обогрева помещений и воды, а постоянный ветер на поверхности ловили специальными ветровыми отверстиями и заставляли крутить жернова, станки и насосы. Это были удивительные люди с невероятным потенциалом творчества и веры в будущее. Жалко только, что увлеченные идеями личного счастья, они растратили энергию на борьбу с враждебной стихией.

За поворотом одного из туннелей, в обширной, ярко освещенной масляными светильниками комнате нас уже ждала Ланна, ранее ненадолго оставившая меня по своим неотложным делам.
Это был музей, вдоль стен которого располагались многочисленные ниши и каменные тумбы с различными экспонатами.
Даже беглого взгляда на эти сокровища было вполне достаточно, чтобы понять какие они древние. В детстве, на Земле, я любил музеи древности и с радостью посещал их в любом городе, в котором путешествовал с родителями.
Особенно меня притягивали музеи Одессы и Крыма, посвященные скифам, первым векам христианской эры и греческим генуэзским поселениям.
Меня всегда потрясали их мозаики, роспись на глиняной посуде, бронзовое и железное оружие и нехитрые бытовые механизмы, созданные человеческим гением еще за две тысячи лет до нашего рождения.
То, что я видел здесь, заставляло меня почувствовать глубокое почтение ко всему роду человеческому.
Все предметы музея датировались одиннадцатью с лишним тысячами лет до нашего времени.
К моему удивлению, здесь были довольно сложные инструменты, механические устройства неизвестного мне назначения, грубые на вид, но весьма добротно сделанные из металла.
И даже несколько вполне работоспособных паровых двигателей, которые, повидимому, использовались для работы токарных станков, кузнечных мехов, водяных и воздушных насосов.
Некоторые из машин имели собственную топку и котел, отдаленно напоминающий котлы первых земных паровозов. Но большинство использовало геотермальное тепло гейзеров.
Почувствовав мое недоумение, Ланна, ласково прикоснувшись к моему локтю, пояснила:
- Да, это поражает, как близко они подошли в современным земным технологиям, – улыбнулась Ланна.
Во втором и третьем залах имелось очень много стеклянных и металлических изделий, назначение которых я понять не смог, так как не понимал иероглифы, выдолбленные на подставках.
Заметив мой интерес, Сар-Текелион сказал:
- Здесь собраны предметы медицины и науки.
- Миримокуины, жившие в таких ужасных условиях, развивали медицину и занимались научными исследованиями? – изумился я.
- Да. И даже приблизились к современной земной науке. Им было знакомо электричество, взрывотехника, операции на живом теле. Они пытались создавать воздушные шары наполненные легким вулканическим газом, но им катастрофически не хватало сырья для ткани и веревок. Эти люди почти два долгих века отчаянно боролись за жизнь. Они даже создали для себя идеологическое отступление от равенства - особый класс талантливых людей: изобретателей, которые были пожизненно освобождены от физического труда, получали хорошую еду и обязаны были придумывать новое. Правда, если изобретатель начинал лениться или выдыхался, его казнили как изменника...
Старик замолчал, шумно перевел дыхание:
- Им не хватило совсем немного времени. Если бы коммуна продержалась еще полвека, они обязательно бы построили корабли, идущие против ветра или догадались наполнить дирижабль не легким газом, а горячим воздухом. Тогда, они получили бы шанс исправить ошибку своих прадедов, и прорвавшись к теплым материкам, получили бы помощь, – поддержала музейного хранителя Ланна.

- Куда же они все потом подевались? Хоть кого-то спасли? – задал я давно наболевший вопрос.
- Это была ужасная и бессмысленная трагедия в истории Овалона. Простым людям, воспитывающим детей и честно выполняющим свой труд, часто кажется что все имеет смысл, и гибель целого народа просто невозможна, – хрипло ответил ученый, задумался и негромко продолжил:
- Шел пятый век заселения Овалона. Население Овалона было численностью чуть меньше полумиллиона. У нас тогда не было Исполнителей, солнечной энергетики и летающих машин. Были большие парусники, пароходы, работавшие на дровах, и огромные тихоходные дирижабли, не способные бороться с северным ветром. Люди Овалона уже давно забыли о миримокуинах, не могли догадаться об их потрясающей беде. На материках в то время хватало собственных проблем: начинались великие стройки, оправлялись экспедиции по изучению карты планеты, да политические группы часто не могли договориться между собой.
Увидав недоумение на моем лице, Сар-Текелион тут же уточнил:
- Нет, конечно, мы уже тогда были едины, если бы знали о северной коммуне, сделали бы все, чтобы им помочь. Но искать неизвестно где горстку людей, два-три века назад удравших на двух ракетных катерах, никто не стал.
- Что же делали сами миримокуины для спасения? Что помешало этим пятидесяти тысячам сильных и умных людей вырваться из западни? - глотая противный комок в горле, настаивал я.
- Им помешало наваждение - уверенность в том, что их героизм, трудолюбие и простая человеческая любовь, это достаточный ресурс для выживания и счастья. А потом, когда стало очевидно, что они не выживут, было уже поздно. Да и невозможно было всем людям объявить, что они трудились и страдали напрасно, - кряхтя преодолевая каменные ступеньки туннеля, объяснил смотритель.
Вскоре мы пришли в большой, вырубленный в скале зал, довольно неплохо освещаемый множеством небольших светильников закрепленных на стенах. Все стены зала были украшены грубыми рисунками зеленых деревьев, птиц и цветущих кустов. Вдоль стен двумя рядами стояли грубые, сложенные из каменных плит столы и сидения. А на полу кое-где остались остатки древней керамики, тоже везде изображавшей траву, цветы и ручьи…
- Это их столовая. Здесь мы с вами сейчас и покушаем. Будем есть настоящую пищу, которую ели коммунары. Правда, теперь приготавливают ее Исполнители. Да и огоньки на стенах, изображающие масляные светильники - тоже современная имитация. Чтобы поддерживать, заправлять и разжигать настоящие, масляные светильники, требовалось бы добывать водоросли, сеять и собирать грибы и перерабатывать сырье, – скриплым старческим голосом объяснил Сар-Текелион, жестом приглашая нас с Ланной выбирать себе обеденный стол из сотни пустующих.
От всего этого вида, от бутафорной зелени на стенах и под ногами у меня болезненно сжалось в комок сердце. Я физически почувствовал их невыносимую тоску, печаль о далекой Земле. Я внезапно подумал, что приступы почти нечеловеческого отчаяния, пережитые мною недавно, не шли ни в какое сравнение с вековой тоской и отчаянием этих людей. Ведь перенесенный на Овалон с Земли, согретый и защищенный звездолетом прямого луча, я имел к кому обратиться за советом и помощью. Я не совершал роковых ошибок. И за моей спиной, в звездолете, в Галактике и везде незримо стояла вся мощь Овалона. А эти люди были отрезаны от других людей, от Родины, от тепла - навечно.

Когда мы выбрали себе место почти в самом центре зала, из бокового проема появилась печальная, бледная, укутанная в синий выцветший комбинезон седовласая женщина. В своих руках она несла металлический поднос со стоящими на нем металлическими мисками, отдалено напоминающими первые древние металлические чугунки, виданные мною в музеях на Земле.
Я даже содрогнулся от неожиданности, такой реальной показалась мне эта женщина, ее лицо, морщины на лице, стук шагов.
- Не пугайся! - положила мне на руку свою теплую ладошку Ланна.
- Это всего лишь начало кино. Мираж. Женщины нет, это оптическая проекция - галограмма. А вот поднос и еда, - реальные. Их несет перед голограммой женщины силовое поле, созданное Исполнителями, – пояснила супруга, нежно прижимаясь ко мне плечом.

Когда миски с едой нам поставили и положили рядом нечто, напоминающее ложку с зубьями вилки, я увидел перед собой в тарелке какую-то аморфную, серо-зеленую кашу с розовыми прожилками и фиолетовыми вкраплениями.
Запах еды был приемлемый, напоминающий морскую капусту. А вот вкус - сладковато кислый. Неприятный. И я с трудом заставлял себя это глотать.
- Это биомасса из водорослей и грибов. Основная еда миримокуинов. Иногда, по праздникам, им давали выпечку и сладкие печения из водорослей. И еще имелось питье, напитки, настаиваемые на лишайниках. Или нечто вроде компотов из сладких водорослей, изредка выбрасываемых на берег после шторма, – объяснил Сар-Текелион, наблюдающий за мной с иронической улыбкой.
- Вся система социального распределения исключала возможность питания деликатесами, к которым причислялись рыба, крабы, мясо и яйца морских птиц. Эти продукты были на особом учете. Их превращали в паштеты и понемногу добавляли в биомассу из растений и водорослей. Получить в награду для своей семьи кусок рыбы или пару птичьих яиц мог только один раз в жизни настоящий герой или большой начальник которого отправляли на пенсию, - пояснил старик.
- Это и есть кино, которое мне хотели показать? – поинтересовался я, заглатывая скользкую кашу и запивая ее кисловатым, пахнущим йодом коричневым напитком.
- Нет. Это осмотр музея. Сам спектакль начнется потом, когда ты усядешься в специальное кресло, и войдешь в контакт с виртуальной реальностью, – пояснил мне старец, показывая куда-то рукой.
- Что же все-таки с ними случилось? Как их нашли? – спросил я, сделав последний глоток и отодвигая по каменному столу противную недоеденную кашу.

Старый ученый строго посмотрел на меня, а затем ответил грустным тоном:
- В начале пятого века истории Овалона, ветер прибил к берегу остов металлического кораблика, сделанного руками людей. Там были неказистые вещи и инструменты, сделанные по технологиям наших предков, Атлантов. Таких вещей и судов на Овалоне никогда не строили. Истлевшие останки мужчины и женщины на лодке были завернуты в невероятно теплые по меркам Овалона шкуры животных.
У людей Овалона началось массовое отчаяние. Они поняли, что миримокуины живы, заперты где-то во льдах севера и им нужна помощь.
Это были двадцать пять лет, навсегда изменившие ход истории Овалона. Люди, все до одного, старики, женщины, дети - приняли это известие как свою беду. Были остановлены стройки, перекрашены экспедиции. Все, что могло плавать и летать, было направлено на поиски. Даже малыши Овалона старались быстрее выучится, чтобы принять участие в поисках и в строительстве поисковых кораблей.

Старик сделал паузу, по овалитянскому обычаю позволяя мне справится с услышанным, а затем продолжил:
- К сожалению, тридцать лет, - сорок через который волны прибили останки лодки к берегу, это огромный срок для умирающей цивилизации. Это возраст целого поколения.
Старый ученый на мгновение прервал рассказ, строго оценивая меня своим слезящимся от напряжения глазами . А скупо продолжил:
- Как я уже говорил, вопреки наивным надеждам обычных людей, человеческие культуры, кажущиеся незыблемыми, рушатся в мгновение ока. Питание, медицина и даже простое отопление у миромикуинов кое-как держались только на героическом труде людей. Когда население островов достигло критической численности, а ресурсы акватории истощились, в подземных городах начались голод, холод, эпидемии, паника, ложь, жестокость и восстания. Достаточно было недовольным и отчаявшимся людям вместо своей работы выйти на митинги и бунты, как и без того умирающая инфраструктура города рухнула, и подземелья стали погружаться во врак и хаос. Последние выжившие, заворачивали детей в тряпье, и привязывали ко всему что плавает, просто отпускали их в холодный океан...
- Они все погибли? Все пятьдесят тысяч? – еще надеясь на чудо, шепотом спросил я.
- Все до одного. Море еще десятилетиями прибивало к берегам полуистлевшие тела людей на плотах и утлых лодках, - тихо ответила за старика Ланна, крепко и чувственно сжимая мне ладонь.

Сар-Текелион кивнул и, отвернувшись в сторону, чтобы свои старческие глаза, продолжил:
- Эта ужасная трагедия стала последней этической вехой в культуре Овалона. Мы поняли, что просто обязаны стать сильными и мудрыми. Мы вспомнили про землю, про людей оставшихся там, для которых наша сила и наше знание, единственный и последний шанс, - негромко объяснил хранитель книг.
- И вы собираетесь надеть на меня шлем виртуальной реальности. И засунуть меня туда, в эту коммуну, погибшую еще на заре эпох?! - возмутился я. - Нет и нет! Ни за что! Я не вынесу этого...

Они оба переглянулись. Старец еще раз тяжело вздохнул.
- Как знаешь. Заставлять мы тебя не можем. Мы думали, тебе будет интересно почувствовать и увидеть это, - хмуро отозвалась Ланна.
- Не интересно. И даже, очень страшно. Я и так уже понял, на что вы намекаете, - возразил я.
Когда мы молча шли вдвоем к выходу по мрачными туннелям, нелепо разрисованными и уже поблекшими фресками, я угрюмо спросил у супруги:
- Что же нам делать на Земле, если миллиарды людей ничего другого не желают слышать, кроме распределения еды, поиска семейного счастья и любви?
Ланна даже остановилась от удивления, повернулась лицом ко мне и в полумраке масляного пламени, колеблющегося в нишах стен, ответила очень строго:
- А я думала, что ты догадливее. Ничего вы не можете сделать, кроме как разъяснить ошибки людям. Не возможно насилием или методами зла, строить добро.
Ланна сделала паузу, изучая мою реакцию на ее слова.
А я с сомнением спросил:
- Разъяснить людям, что самый короткий путь к миру, добру и любви, на практике всегда оказывается самым длинным?! Не уверен, что люди поймут. Ведь это кажется так понятно и просто: честно работать ради своих благ, честно распределять заработанное, искренне любить близких и быть счастливым, - спросил я.
Ланна иронически смерила меня взглядом и ответила задумчивым негромким голосом:
- Разъяснять людям нужно не это. Разъяснять нужно только то, что они люди, а не животные. И поэтому, пока они как животные будут ставить личные цели, желания и чувства на первое место, они ни кода не найдут ничего объединяющего, так и будут партиями, религиями и семьями врать друг-другу, хитрить, спорить и драться вечно. Объяснить нужно, что короткий путь в Рай, ведет только в Ад. И только длинный путь через отказ от себя, своих личных желаний и даже счастья ради вселенской красоты, гармонии и Сказки, дает людям шанс самим жить в этой построенной общими силами и мечтами Сказке, - терпеливо разъясняла она.