Глава третьей части книги Александра Зохрэ
"Жизнь на Овалоне"
Часть называется "Гнездо Дьявола"
В углу комнаты звонко и ритмично квакала капель. Даже еще не открывая глаза, по звуку Елан понял, что капает в уже достаточно глубокую лужицу.
«Вот опять крыша в земляном доме прохудилась, и сегодня придется на нее лезть. Дом хоть и земляной, но на крышу лезть все равно высоко. И скатиться с нее можно больно» - с досадой подумал мальчик, все еще решая, открыть глаза или еще поспать чуток.
И тут же вздрогнул, и болезненно зажмурился, боясь открыть веки. Да так, что их даже судорогой свело. Он вдруг вспомнил, что дом и город они сожгли! Значит, нету больше крыши, и капель не может капать в лужицу у стены! Но тогда что? Где я?
«Мама!» - чуть было не вскрикнул мальчик, все еще боясь открыть глаза. Догадался кто-либо вывести ее пьяную из горящего дома? Или она уже давно не пьет, с самого его ухода в лес с Маджагом?
«Ох, Маджаг!» - опять вздрогнул паренек, потому что вспомнил все: и ослепительный взрыв взлетевшего выше облаков шара с порохом, и свой стремительный бег сквозь лес к городу, и побои взбешенных Смиряющих…
Стало страшно и больно от не заживших ран. И еще… Что-то важное теплилось в памяти, заставляя сжиматься сердце…
Он лежал и боялся открыть глаза, потому что вспомнил слова умирающего от сердечного приступа Камиссара, про Небесный Ковчег, который уходит…
Уходит навсегда...
Почему-то ему захотелось плакать.
Не так, как плакал несколько лет назад, поняв, что больше не увидит Отца...
И даже не так, когда свернувшись в беспомощный калачик, рыдал от ударов деревянных ботинков Смиряющих, уже понимая, что прощается с жизнью...
Наверное детство мальчишек заканчивается тогда, когда они начинают осознавать себя частичкой долгой человеческой эстафеты. Одним из бегунов несущим факел...
Наверное, человек и в сорок лет остается маленьким, пока живет, страдает и старается для себя.
В свои четырнадцать-пятнадцать лет, Елан внезапно ощутил себя на краю зловещей и темной пропасти.
На грани, дальше которой уже бежать больше некуда.
И можно сделать только последний шаг, который если вдруг станет ошибочным, поставит почку всем предшествовавшим поколениям...
И он не мог не плакать теперь, потому что приходя в себя, впереди почувствовал только холод и страх...
- Ты очнулся, мой сын? - вдруг услышал над собой он ласковые слова. И, открыв в смятении глаза, задрожал и заплакал, как маленький. Мама была совершенно седой… Но теперь, как и в его детстве, абсолютно трезвой…
Серый сумрак гранита маячил высоко над ним. Елан не сразу понял, что это была пещера.
- Сколько же я… проспал? – едва слышно прошептал мальчишка сквозь слезы, утопая в шершавых ласкающих ладонях матери:
- Сколько?..
- Три тяжелых дня и три тревожных ночи, наклонившись к нему и прижавшись к сыну щекой, прошептала женщина.
Мысли медленно возвращались к нему. Он мучительно пытался вспомнить, что же его так сильно сейчас тревожит? Почему они подпалили свой собственный город?
- Мамочка! Корабль! Небесный Ковчег Богов! Ушел?!! – встрепенулся Елан, словно сердце проткнули тупой иглой. Встрепенулся и обмяк, - мать в слезах качала головой.
И тут мальчик внезапно вспомнил!
Вспомнил все!
И удар Корабля по летящему к людям Дракону…
И слепящую светом Звезду…
И Волшебную Радугу, многоцветным мостом восставшую над пропастью…
- Ковчег остался. А мы ушли из города, - украдкой утирая слезы рукавом старой шкуры, шептала мать.
- Небесные Боги по-прежнему не видят нас. Они летают под самыми облаками, когда восходит Новое Солнце. Но мы прячемся в пещеры, потому что Белое Солнце обжигает кожу и слепит глаза. И еще, у нас теперь новая власть, - Кривой Бука. Он ненавидит Небесных Богов за сожженный город, за сгоревшую лавку, за отца, погибшего в попытках спасти добро, - нежно гладя сына, рассказывала мама.
...Елан поправлялся медленно. Слишком уж много крови он потерял. Первые дни он кашлял. Старые женщины и колдунья Гудди ухаживавшие за ним, говорили, что он чудом выжил, помог только отвар из мха, остановивший кровь. Гудди считала, что у него внутри что-то лопнуло, когда Смиряющие топтали его ногами…
Даже Комиссар Ликадью встал на ноги после сердечного приступа быстрее него, - на четвертый день. Комиссар пришел проведать, опираясь на палку и потирая грудь, Елана проведать. Тара приходила в их пещеру каждый вечер на закате красного дня. Она теперь возглавляла группы маленьких детей, рыскавших в окрестных лесах в поисках ягод, грибов и съедобных корешков. Тара очень уставала за день, но все равно приходила к Елану перед закатом Альмара, вечером.
Только это был уже не настоящий вечер. Ведь после захода Альмара, восходило слепящее белое солнце, от которого нужно было прятаться в пещерах.
С восходом Нового Солнца все вокруг начинало бурно расти. Все леса преобразились, стали невообразимо дремучими, плодовитыми и непроходимыми. Жадно впитывая белый свет, растения и грибы бешено наверстывали упущенное, словно боялись снова погрузиться в красный полумрак.
- Добывать еду для всех людей теперь стало совсем не трудно. Сегодня срезаешь грибы или сочные сладкие корешки-стебельки, а завтра они уже подрастают снова! – говорила Тара, крепко сжимая в ладошках его все еще бледную и холодную руку.
Каждый красный вечер, перед наступлением сверкающей белым светом ночи, девочка подробно рассказывала Елану новости нового города.
- Старые правители исчезли. Мэром теперь у нас Кривой, а его помощником по безопасности и обороне от людоедов - Комиссар Ликадью. Только от него пока что мало пользы, у него пока что еще одышка, - объясняла она:
- Город будем теперь укреплять прямо здесь, в этих древних пещерах. Все мужчины и парни днями строят укрепления вокруг Нового Города, - говорила Тара.
- А что варвары-людоеды? О них что-то слышно? - каждый раз взволнованно спрашивал парень.
- Комиссар посылал парней к леснику на склон Горбатой Горы. Они вернулись и говорят, что костры людоедов с каждым днем видны все выше в горах, спускающихся к морю, - неизменно хмуро отвечала она.
Про Маджага и Небесный Ангел почти не разговаривали.
Дважды в сутки, утром красного дня и на его закате мать ходила куда-то к подножию стены пещер за едой и водой. Еду, варенные грибы, немного сочных ягод и хлебец из вареных сладких стебельков, а иногда даже жареный кусочек змеи и горсточка вареных червей - все это теперь выдавали только работникам, малым детям и больным. Вторая Народная Революция, затеянная Букой, отменила все привилегии и надбавки, а заодно еще и трудовую повинность и наказание за безделье. Если человек не приходил работать, ему просто не давали еду. Если не желал участвовать в строительстве укреплений, его с семьей переселяли в самые дальние пещеры, за рубеж обороны. Но таких почти не было.
Мать Елана, как и многие пожилые женщины, собирали ягоды и коренья. Инструментов никаких почти не было, и поэтому резать стебли приходилось самодельными кремневыми скребками, которые довольно искусно наловчились делать некоторые парни. Вскоре Бука освободил умельцев от земляных работ, поручив заниматься только скребками, луками и каменными наконечниками для стрел.
Когда кому-то удавалось подстрелить животное, змею или ящерицу, вареное мясо давали следующим по очереди. А против их пещеры мелом рисовали кресты, мол, в этот раз этим людям мясо уже выдано...
Только когда Комиссар заглянул во второй раз, Елан не выдержал и спросил:
- А что же Боги? Говорят, еще они летают?
Спросил и сам себе удивился. Неужели теперь о Богах и Небесном Ангеле, мерцающем среди звезд, можно говорить открыто? И люди поверили в их существование?
- Летают. Очень высоко. Под самыми облаками, чуть ниже звезд. Но по-прежнему не видят нас. Даже когда мы им махаем или стреляем в их сторону горящими стрелами из арбалета, - грустно вздохнув, отозвался Ликадью.
И от этих слов у мальчика заблестели слезы горечи .
"Значит все было напрасно? Подвиг Маджага, взорвавшего себя с шаром? Сгоревший город?" - не решался спросить Елан, опасаясь сердечного приступа у Комиссара.
- И вообще, у нас теперь совсем новая власть. Кривой называет это Второй Народной Революцией. Теперь все рабочие из шахтерского городка и все ремесленники и семьи этих рабочих, засевшие там сразу после пожара, наши первые враги. Кривой говорит, что когда наберем силы, пойдем на них войной. Нужно забрать у них запасы металла и готовых инструментов. А иначе зимой не выживем, - изменил тему тот.
- Что, совсем плохи дела? - спросил юноша.
- Нет, не так чтобы плохи. Кто же знал, что этот Кривой разведет такую бурную деятельность. Всех построил, организовал в рабочие отряды. Люди собирают хворост, носят воду, варят и сушат еду. Только вот инструментов металлических почти нет. Кое-что мальчишки нашли на пепелище города. Но, в основном, все расплавилось, а посуда потрескалась, - опять вздохнул Комиссар:
- Так что мы теперь, Еланчик, снова дикари. Каменные скребки, глиняные черепки, луки да стрелы, - вот и все орудия. А рабочие из Северного поселка делиться не хотят. Говорят у них теперь собственная власть и своя Империя...
- Думаете, к следующей зиме Новое Солнце погаснет? - усомнился Елан.
- Да кто это теперь точно скажет?! Если не погаснет, то зимы точно не будет, - усмехнулся Комиссар. А затем, покашляв и отдышавшись, негромко добавил перед уходом:
- Ты, малец, ни с кем о наших делах, о Маджаге, о Драконах и порохе не болтай. Злобный нынче народец. Не доволен народ, что город спалили дотла. Ты, давай быстрее крепчай, дело у меня к тебе важное есть. Но пока осмотрительнее будь. Не шути с новой властью. Кто его этого Кривого Буку знает, - куда его занесет с этой Второй Народной Революцией?
- Что, много перемен? - почти шепотом спросил мальчик.
- Пока, вот, оправдали всех стариков и старух - политических рецидивов. Тех, которых прежняя Народная Революция не любила. И теперь стариков заставляют молодежь вместо школы учить старым ремеслам и легендам. Бука вообразил, будто в этих старых легендах шифр о том, как можно спуститься в недра пещер. Он отменил почти все прежние Народные запреты . Говорит, мол, прежние комиссары, кроме Ликадью, о народе не думали, а запреты их глупые и никому не нужные, - с нескрываемым презрением усмехнулся Комиссар.
- А вы что сами-то считаете, дяденька Ликадью? – прошептал мальчик.
- Я считаю, в одном Кривой прав: нужно по туннелям в недра горы прорваться. Но легендами и лозунгами каменные заслоны в лабиринтах не поднять. Я считаю, нужно снова порох делать и взрывать эти самые заслоны, - морщась от периодической боли в груди, отозвался комиссар.