(Глава первой части книги Александра Зохрэ
"Жизнь на Овалоне")

Ланна появилась внезапно. Утром, сразу после завтрака, который мы приняли в ближайшей к нам фруктово-морской столовой, нас вызвала к себе Валуя.
Я уже догадывался, что они здесь как-то переговариваются друг с другом на расстоянии. Хотя, конечно, я не верил в эти сказки о Сети. Я постоянно искал для себя доказательств, что их неуловимая, невидимая Сеть - это вариант религии выдуманной жителями развитого, постэкономического мира. Единственное что меня смущало, так это полное отсутствие средств связи, радио, телевидения, телефонов и других необходимых развитому обществу подобных вещей. Я даже придумал объяснение этому, пологая что они просто нарочно скрывают от меня, Гостя из мира Бурь, а следовательно вероятного врага, свои основные секреты и методы коммуникации.
Утром в столовой, уминая аппетитные зеленые похожие на персики фрукты, с оранжевой мякотью и вкусом спелой вишни, я вдруг увидел, как Кайра прервала еду и негромко разговаривает с воздухом перед собой.
Кулон на моей шее подозрительно молчал, я сразу понял, что девушка молится перед едой, но тут же задал себе вопрос, - почему только сейчас, а не раньше?
Увидав мое смущенное лицо, Кайра что-то сказала невидимому собеседнику, и вдруг прямо перед нами, над в полуметре от земли возникло почти прозрачное объемное изображение Валуи.
Вздрогну и дернулся как ужаленный, а женщина повернулась ко мне лицом и вежливо извинилась:
- Прости нас за неуважение и грубость. Мы забыли о том, что тебе, Гость, со стороны это будет выглядеть непривычно. Но мы исправимся, и Кайра станет всегда в вашем присутствии использовать только групповой способ контакта.
Я ничего не понял, но Валуя попрощалась, и видение моментально исчезло.
- Что это было? – поперхнулся я.
- Валуя связывалась со мной через Сеть, приглашая нас зайти к ней после завтрака, – коротко пояснила опекунша, быстро доедая свой фрукт.

Я серьезно расстроился. Если Сеть не выдумка, не религия, а такая же технология как мой кулон, как бучающие машины Корабля, способные показывать картинки в воздухе и видеть мое лицо, слышать мой ответ, то...
Тогда, конечно же Сеть, и люди стоящие за ней, ежесекундно, пристально шпионят за мной. Вероятно этим и объясняется их внешнее безмятежное спокойствие, отсутствие стражников, охраны и наблюдателей, которые должны постоянно сопровождать чужеземца.
Жестокое сомнение запало в мою душу. Выходит, люди этого мира на самом-то деле очень коварны и лживы. Демонстрируя свободу и миролюбие, они незаметно пасут меня, как овцу.
И еще неизвестно, что они могут через эту Сеть со мной вытворить!
Я весь покрылся холодной испариной, представляя как цветные фотки на которых я совсем голый купаюсь с малолетками, или лежу в обнимочку с нагим Велеком, или прижимаю к груди почти нагую 17-летнюю Кайру, будут показаны моему начальству на Земле, просочатся в прессу, попадут в руки моей матери...
И ведь ни кто не поверит, что это происходило на другой планете, или даже просто в другой, южной стране... Ни кто и не станет в этом разбираться!
Зачем? Фарт преступления и растления детей зафиксирован, а где и кого я развращал, - это уже не важно, - бледнея думал я.
Когда мы вышли из столовой, я осторожно спросил:
- Если Сеть подключилась к человеку, он может это знать?
Девушка не поняла вопрос:
- Что значит "подключилась к человеку"? Все без исключения люди Планеты, включая гостей и грудных детей, постоянно накрыты Сетью. Она отслеживает их пульс, давление, температуру тела, контролирует окружающую человека безопасность.
-Всех до единного человека из 60 с лишним миллионов жителей Овалона? Всех одновременно и ежесекундно? - скептически усомнился я.
- Естественно, - удивилась девушка:
- А как же иначе? Это ее первая функция...
Этого ответа я боялся больше всего.
- Значит, Сеть или люди, которые ею управляют, могут, например, записать сюжет о том, как я сижу в туалете или, например, вдали от жены занимаюсь с тобой эротикой? – уточнил я.
Кайра чуть не поперхнулась от удивления:
- Прости, но что за глупость ты сейчас произнес? Во-первых, Сетью никто не управляет. Она и так достаточно разумна, и состоит из разумных исполнителей. Во-вторых, кому придет в голову записывать твое изображение в туалете? В-третьих, относительно наших с тобой гипотетических эротических отношений, то ты мне тоже был бы в этом качестве интересен. Но только пожалуйста предупреди меня заранее, чтобы я правильно подготовилась. Ты же знаешь, на Овалоне строгое лицензирование рождаемости детей, – серьезно, словно цитируя школьный учебник младшему братику, разъяснила мне девочка.
- Постой, постой! - резко остановил я девушку:
- Я понимаю, что у вас с этим просто... Т.е., извини, я хотел сказать, что у вас с такими отношениями проще чем на Земле, но я ведь женатый человек, и принадлежу твоей соплеменнице и вероятно даже научному руководителю, Ланне! Как можно мне говорить такие провокационные слова, - инстинктивно озираясь, словно я мог увидеть микрофоны и камеры Сети, замахал я руками на девушку.
- А при чем к нам Ланна? - искренне удивилась Кайра:
- Я не думаю что твоей супружнице станет обидно и плохо, если нам с тобой будет на часок хорошо. И тем более, не думаю, что Ланна, как ты это сейчас выразил, считает тебя своей собственностью, - строя строгие глазки, возразила мне опекунша.

И пока я весь красный и окончательно сбитый с толку переваривал услышанное, мы уже пришли к Валуе.
Кабинетом Валуи была просторная комната, а точнее - пещера музыки, в глубине которой возвышался инструмент, отдаленно напоминающий духовой орган.
Не успел я вступить в комнату, как ко мне в объятия кинулась Ланна. Она сильно загорела за эти дни на родном Солнце, и теперь ее и без того смуглая фигурка казалась бронзовой статуэткой.
Она посвежела, выглядела более молодой и веселой. По ее лицу, глазам чувствовалось, что груз тяжелых забот отпустил ее здесь, на родине.
Валуя сразу же взяла руку Кайры, уводя ее прочь. Ланна целовала меня так жарко и длительно, что у меня даже ненадолго возникло мужское возбуждение. Но увидев это, она со смехом отступила. Стала за орган и начала играть на нем какую-то волшебную, чарующую мелодию.
Ланна играла, едва касаясь пальцами расчерченных на квадратики похожих на обыкновенных клавиш и панелей инструмента. Я видел, как сами собой двигались в его основании массивные кожаные, поблекшие от долгих веков меха, нагнетая воздух в деревянные свистки и трубки, стоящие вертикально каскадами разной высоты.
Звук инструмента, действительно, напоминал небольшой орган, но был значительно нежнее, и звуки изменялись плавно, словно переливаясь один в другой.
Я никогда в жизни не слышал ничего подобного.
В ее руках инструмент рассказывал мне о чем-то далеком, почти потерянном, но прекрасном. Она все играла и играла, и инструмент поведал мне о сомнениях, о надеждах и о трагедиях, произошедших с автором этой мелодии. Мелодия лилась из самого сердца инструмента. А, может быть, из самого сердца Ланны?
Она рассказывала о том, как сквозь страх, тьму и бесконечность горстка измученных путников шла на свет далекой путеводной Звезды, отклоняя легкие соблазны и предательские наваждения страха.
Мелодия прервалась так же неожиданно, как и возникла.
- Что это было? Что было дальше? – шепотом попросил я, очарованный музыкой. Прежде я даже не догадывался, что Ланна умеет играть. Так прекрасно играть.
- Мелодия не была дописана. Автор ее - женщина, погибшая от голода, цинги и болезней на том, легендарно Корабле Атлантов. Всю последнюю пищу, воду, воздух и ... эти ноты она подарила детям Корабля, - тихо сказала Ланна, приблизившись и опять прижавшись к моему плечу.
И мне стало стыдно за то, что я мог думать о ней плохо.
Я жадно расцеловал ее губы, брови и щеки, а затем за руку потащил к морю и Солнцу.
Мы вышли на плато, поросшее невысоким, терпко пахнущим можжевельником, цветущим мелкими, оранжевыми пупырышками. На самом деле это был вовсе не можжевельник, а какое-то местное чешуйчато-листное растение. Но я для себя решил называть растения и животных по земным подобиям. Мне казалось, что так проще адаптироваться и запомнить их.
Поэтому длинноклювого, шестиногого пушистика, которых здесь, в траве бегало немерено, я теперь для себя называл зайцем. А огромную четырехпалую морскую птицу с розовыми крыльями и смешным хохолком на голове - альбатросом.
Здесь на плато, среди невысоких деревьев и построек Сада дул довольно свежий, бодрящий ветерок, приятно компенсируя утренний зной от яркого местного Солнца.
Кайра и ментор Сада, словно нарочно, сквозь землю провалились. Точнее, они, конечно же, ушли куда-то подземными туннелями детского города. Но зато, как только мы вышли из туннеля на плато, к нам моментально прилепился Велек. Он возник, из «неоткуда», словно коварно устроил засаду в кустах у выхода.
Мальчуган сразу же принялся щебетать о своих делах и друзьях, фантастических идеях которые намеревались провернуть они с кураторами группы. Мы старались его не слушать, только поочередно улыбались и переглядывались, думая о своем.
К счастью, болтовня обо всем сразу Велеку быстро наскучила, и он замолк, взял меня за руку и просто шел рядом, как мой сын или маленький брат.
- Ты намереваешься путешествовать с нами весь день? – вежливо осведомился я.
- Если только вы оба не будете против этого, - улыбнулся мальчик и весело подмигнул ей.
Я сразу же заподозрил заговор, но промолчал, подумав про себя: «Может она и права. Таким образом, она пытается посмотреть на меня в роли будущего отца» - думал я.
Длинною извилистой тропой Ланна вела нас к краю плато, где в колеблющейся дымке угадывались признаки близкого океана.
«Интересно, какая здесь высота над уровнем моря? И насколько отвесен обрыв скалы?» - подумал я, а вслух спросил:
- Ты идешь так уверенно, словно хорошо знаешь эти места.
- Да, конечно. И места, и Валую. И многих других, преподавателей и ученых. Давным давно, еще в начале вашей земной войны я училась и жила здесь совсем ребенком, – улыбнулась Ланна.
- Ты видела нашу войну? Вторую мировую против фашистов? – удивленно встрепенулся я, созерцая ее молодую кожу и свежую фигуру, совсем забыв, что моей девушке уже пятьдесят шесть…
- Не саму войну, но ее хроники, снятые нашими людьми на Земле. Я тогда и стала социальным историком, потому что нас, тогдашних детей, потрясла бессмысленная жестокость вашей бойни, – вздохнув, ответила она.
- Бессмысленный жестокость?! 80 миллионов погибло! Они сражались за Родину и Свободу! - возмутился я, но Ланна ничего не ответила.
Некоторое время шли молча. А затем Велек внезапно вырвал свою ладонь из моей руки и ринулся вперед, к обрыву.
Я даже испугался за него, но мальчуган проворно замер у самой кромки, что-то крича нам и показывая вниз. Когда мы подошли ближе, мой кулон перевел его речь:
- Вот они! Здесь! Под нами. Все на месте! Я говорил вам, сегодня утром их никто не будет брать! В такую жару все, кроме меня, предпочитают заниматься лодками и снастями на море. А я прихожу сюда к ним и выбираю самый лучший из них! – радостно щебетал мальчик.
- Ах ты, хитрюга! – ласково обняла Велека за плечи Ланна, когда мы поравнялись с ним.
Отсюда, с почти стометровой высоты горного плато, нам открывался вид на бухту, на морской пляж и небольшой порт внизу, и на саму скалу спускающуюся к морю, в этом месте, широкими, ступенчатыми террасами, .
Мы находились немного южнее детского городка, спальни которого были врублены прямо в вертикальную часть скалы, отвесно обрывающуюся к морю километром севернее нас.
А здесь, под нами, на террасах располагался аэродром. Я это сразу понял, увидев недалеко под нами несколько удивительных машин, распластавших перепончатые крылья.
Они напоминали задремавших на солнышке летучих мышей. Почти десять метров в размахе крыльев, с легкими, прозрачными кабинами, плавно переходящими в короткие туловища и широкие раздвоенные птичьи хвосты.
- Это орнитоптеры. Аппараты с машущими крыльями. А Велек - просто фанатик таких штуковин! – пояснила Ланна, видя замешательство на моем лице.
- Этот мальчуган летает на таких птицах? У вас что, здесь детишки на этих штуках сами летают? – , догадался я, удивляясь.
- Летают, и еще как! Он лучший в Детском Саду. Он летает на них с восьми лет. Его отец был лучшим спортсменом и учителем по полетам, – спокойно объяснила Ланна, когда мальчик начал нетерпеливо спускаться вниз по сыпучей, каменистой тропе, виляющей вдоль обрыва.
- Сейчас Велеар выберет орнитоптер на свой вкус, и он прокатит нас с ветерком под облаками, – улыбнулась Ланна, и я снова почувствовал, какая она красивая, близкая и желанная.
- Ты доверишь нас с тобой этому двенадцатилетнему мальчику? Он будет сам пилотировать летающую машину? Вероятно, он ловкий спортсмен, но ведь он же просто ребенок! Малолетка! – искренне возмутился я.
- А чего тут такого ужасного? Наши дети получают гражданские права не в один день, в 18 лет - как у вас, а постепенно, по мере их обучения разным навыкам. И поэтому если уж они что-то знают и делают, то желают это правильно. Велеар - хороший пилот способный самостоятельно летать и катать людей. Разве это не логично, что мальчик в 12 лет должен уметь брать на себя ответственность? – строго спросила Ланна, пристально смотря мне в глаза.
Я немного смутился, не зная, что ответить, и решил сменить тему:
- Ты сказала, "его отец был учителем и спортсменом"? А что он делает теперь? – переспросил я, почувствовав в ее голосе что-то грустное.
- Он погиб два года назад, когда мальчику было десять. Погиб, спасая кого-то, унесенного штормом в океан, – грустно сказала девушка.
Кулон снабдил ее слова таким зарядом грусти, что у меня даже сжалось сердце.
Кулон отчетливо соединял ее слова не с грустью о погибшем летчике, а сильной печалью и, я бы даже сказал, с ощутимым чувством раскаяния в отношении мальчика.
Я невольно еще раз задумался, - что же такое, на самом то деле, этот связующий нас кулон?
- Его мать? Где она? – когда дуновение навеянных чувств ослабло, пытаясь осмыслить услышанное, спросил я.
- Ты действительно хочешь это знать? – неожиданно строго спросила она. И не дожидаясь, , смотря мне прямо в глаз, ответила:
- Его эгоистичная мать почти не общается с Великом. Она очень занята важной работой для общества. Мать этого мальчика, полностью оставила его на откуп детским Садам, и долгими годами что-то ищет, что-то строит древней и далекой планете. На вашей Земле. В 360 световых годах от сына. Почти на другом конце Вселенной.
Она замолчала, чувственна взяла меня за руки и всматривалась в мои глаза так, словно бы молила о помощи.
А по лицу смелой и гордой Ланны причудливыми ручейками струились слезы:
- Мать мальчика... Это ... я, - заметно всхлипывая, призналась она.