Глава повести Александра Зохрэ
"Каникулы с Отцом в Аду"

Хмурый, сентябрьский, дождливый рассвет, моросил противными, мелкими слезами.
Паренек, стоявший под навесом автостанции, чем-то неуловимо выделялся из толпы прибывших из аэропорта людей. Одет он был в обычную для подростка, цветастую синтетическую куртку, серые, не выразительные джинсы и чуть поношенные на вид кроссовки фирмы «а-ля Адидас».
Капризный чуб упругих, черных волос, непокорно вырывался из-под кепки, браво повернутой козырьком назад.
Большие, карие глаза, прищуренные длиннющими, тонкими ресницами, напряженно блестели на сильно загорелом, скорее, даже неестественно смуглом, скуластом, но красивом и приятном лице.
Возможно, его выдавал загар. А точнее, янтарный, с неестественной, драгоценной прозрачностью уходящей в глубину, цвет кожи, - которого не бывает ни у возвращающихся с юга отпускников. Ни у кавказцев и мулатов. Ни у других, привычных в этой местности представителей южных народов.
А может быть, внимание привлекала фигура мальчика. Необычно стройная, легкая, и не по годам упругая, собранная, как у взрослого.
Прохожие, и особенно молодые девчата, то и дело окидывали паренька мимолетным, заинтересованным взглядом. И когда их глаза случайно встречались, большинство из них, непроизвольно отвечали ему слегка смущенной, доброжелательной улыбкой.
Мальчик кого-то упорно иска, напряженно вглядываясь в толпу снующих вокруг автовокзала прохожих.
Тот, кого он ожидал, вероятнее всего опаздывал. И это явно читалось по осанке, и слегка напряженным движениям мальчика.
Наконец его взгляд уцепился за искомый предмет в толпе, на той стороне улицы. Паренек улыбнулся сам себе, и мгновенно сорвавшись с места, виртуозным прыжком достойным лучшего спортсмена перемахнул через ограду, кинулся на ту сторону улицы, ловко избегая возмущенных и сигналивших ему машин.
- Папа! Папочка!: - закричал он на бегу громким, звонким, подростковым голосом. И стоящие вокруг люди озадаченно, скептически закачали головами, осуждая его легкомысленный полет через дорогу.
Лысоватый, усатый человек лет за сорок, встрепенулся к нему навстречу из толпы. Он был похож на среднего клерка, или отставного учителя, или партийного функционера среднего ранга.
Невысокий, не толстый, неопределенной, не русской национальности на вид.
В следующие секунды, ребенок уже повис в его крепких объятиях, продолжая что-то громко бормотать, прижимаясь к отцу щекой, уронив свою сумку на землю.
Прохожие понимающе, осторожно обходили их, непреодолимым препятствием стоящих посреди людского потока.
Отец чуть не плакал от радости. Он с силой тискал сына, взбудоражено трепал его кудри, и почти не слушал его сбивчивую речь.
Наконец, когда оба немного успокоились, мужчина потащил ребенка назад в толпу, к стоящей где-то за углом улицы, припаркованной легковушке.
Мальчишка продолжал что-то взбудоражено щебетать, сбивчиво, и путано рассказывая отцу про напряженный, и тяжелый перелет. Про друзей и простых, незнакомых людей, помогавших ему в пути. Про его собственные ожидания, страхи, и чувства.
Но мужчина почти всё время молчал, прислушиваясь к речи сына, и пытаясь понять его.
Речь, взволнованного мальчишки была ему понятна с трудом.
И тогда он вдруг остановился, властно взял ребенка за плечи, и сказал очень строго и медленно, - тщательно подбирая слова, и выражения:
- Сын! Я тоже безумно рад нашей встречи. Но если ты немного успокоишься. Если снова возьмешь себя в руки, то возможно я буду понимать твою речь. А иначе, тебе будет трудно объясняться с людьми на таком плохом русском.
Мальчик сразу смутился. Сделал несколько глубоких вдохов всей грудью, как его учили в школе. А затем сказал уже совсем, почти спокойно:
- Айлан отант. Ле-флат куми, отант.
А затем, тут же повторил себя, но уже на вполне приличном русском:
- Хорошо отец. Я буду стараться, папа.