Ночью, уже в темноте, Велеар прилег ко мне рядом и, доверчиво обняв меня за плечи, положил мне на грудь свою вихрастую голову. Я немного смутился такому обращению, растаял, осторожно прижав его к себе в ответ.
- Тебе чего? - спросил я, чувствуя, как учащенно бьется его сердце.
- Ты теперь на Овалоне останешься? Будешь приходить ко мне, как отцы к другим детям? Будем вместе летать на Птицах на острова, и путешествовать через океан? Знаешь, я уже совсем полюбил тебя, – едва слышно, чтобы не будить товарищей, признался он мне в самое ухо.
Я опять растерялся, отчаянно думая, что ему ответить. Это новое открытие окончательно запутало меня. Я уже считал, что семья, родители - лишь только формальность для детей Овалона, что общаясь в безбрежном, комфортном человеческом пространстве с кем угодно и как угодно, они не умеют выстраивать и не нуждаются в глубоких отношениях с родителями. Но тут со мною самим происходило что-то невероятное. В моей душе прорастали отношения с малышом не менее глубоки, сложные и важные для нас обоих, чем с его взрослой матерью...
- Ты станешь меня учить управлять орнитоптером? – улыбаясь в темноте, откликнулся я.
Он счастливо потерся, носиком о мое плечо и лишь через минуту ответил:
- Папка брал меня в полеты всегда, даже когда я был совсем маленьким. Но в тот день он впервые не взял. Он пришел и сказал, что мама обязательно вернется с Земли, - едва шептал в темноте Велек:
- Папка тогда сказал, что летит в циклон искать двух пропавших на яхте мальчиков. И если он даже не вернется из бури, то он обязательно вернется ко мне потом, через сердце другого человека. Может быть не самого сильного и смелого, но самого искреннего и заботливого, которого обязательно найдет мне вместо него мама...
Мальчик смолк и беззвучно заплакал, прижимаясь щекой к моему плечу. И мне тоже было трудно не плакать в темноте, от жгучих и непонятных чувств прорастающих в моей душе, суть и логику которых я не понимал.
Я обнял его крепко-крепко и не знал как успокоить, чтобы он не обжигал сою грудь и плече беззвучными слезами.
Еще недавно мне казалось, что мораль, социальные правила в их жизни чрезвычайно упрощены или, как у земных папуасов, - почти отсутствуют. Но теперь я чувствовал себя деточкой. Велеар учил меня, взрослого чему-то такому возвышенному и прекрасному, что я болезненно чувствовал, но не понимал умом.

В эту ночь мы так и заснули вместе. И только час спустя Кайра, которая все это время не смыкала глаз, осторожно растормошила меня, и мы бережно перенесли ребенка на его кровать.
- У нас в спальнях не полагается быть таким нежностям, – недовольно прошептала опекунша, укладываясь на свое ложе.
- Я чего-то нарушил в отношениях с мальчиком? – испугался я.
- Вовсе нет. Просто в спальни обычно не пускают родителей. А ты фактически теперь его отчим. Не надо смущать вашими отношениями других детей. Спальня Сада - место социальное. Место для отдыха и открытого общественного контакта. Заниматься личным доверительным общением нужно например в спальни Парка, там где живут родители. Или на берегу моря, или в тенистых садах, без посторонних глаз, - скупо пояснила опекунша, и я даже в темноте почувствовал, как краснею.
Весь последующий день прошел на берегу моря в играх с детьми, в разговорах с их родителями, которые приходили к детям и, узнав обо мне, с интересом знакомились.
Как правило, это были на вид довольно молодые люди. Я даже подумал, что здесь, в основном, детей рожает только молодежь. Так было до тех пор, пока в беседе с моложавой парой, приехавшей к своей дочке с другого материка, я не узнал, что это их второй за жизнь ребенок.
Первый уже давно вырос, а родили они его в шестьдесят лет.