Город встретил их подозрительной тишиной. Тут и там валялись растерзанные толпой или подстреленные лучниками трупы. Окна многих хибар и землянок были тщательно задраены досками изнутри. Было видно, что восстание совсем недавно жестоко подавлено.
Почти на каждом перекрестке их окликал из темноты патруль. Пару раз комиссару даже пришлось показывать свой жетон Народного Слуги.
Расставаясь, он отдал жетон мальчику со словами:
- Не спеши показывать каждому Смиряющему. Доставай его, только если остановят охотники.

После двух долгих месяцев отсутствия и жизни в пещере лачуга показалась Елану не злачной вонючей ямой, а милым и желанным местом.
Открывая скрипучую и дырявую дверь, он мигом вспомнил все свое босоногое детство. То, сколько раз, заигравшись с отцом или бегая наперегонки с друзьями, он, не рассчитав, ударялся в полумраке об эту дверь.
То, как запыхавшись и изголодавшись за день, он спешил в этот дом к ужину, накрытому для него с отцом слегка румяной и довольной мамой.
В хибаре было, как всегда, темно и сыро. В воздухе стоял тяжелый запах плесени, гниющих объедков и годами нестираной одежды.
Мать безмолвно сидела у давно потухшей печи на каком-то ящике, принесенном сюда в его отсутствие.
В первую секунду Елану показалось, что мать мертва и сердце сжалось. Но затем старуха повернулась на звук скрипучей двери.
- А-а-а... Пришел... После двух месяцев отсутствия. Не надейся. Еды у меня для тебя нет, - тихо сказала мать безразличным, чужим и скрипучим голосом.
Мальчик мысленно отметил, что мать совершенно трезва. Да и в хижине совсем не пахло брагой.
- Мне не нужно еды. Ты теперь не пьешь? - с силой глотая подступивший к горлу ком, отозвался мальчик.
- Это хорошо... Если не нужно еды. В доме ее просто нет. Я ее за тебя больше не получаю, - равнодушно ответила женщина, и в ее голосе Елану почудилось что-то странное.
- Не получаешь за меня еду? И не варишь брагу? Давно? - едва слышно спросил он, опускаясь рядом с ней на сырой земляной пол.
- Шестьдесят восемь долгих дней и ночей. С того самого утра, как ты ушел, - едва слышно ответила старуха, так и не повернувшись к сыну.
Елан осторожно передвинул к ней мешок и сказал:
- Вот еда. Много доброй еды. А потом... Потом тебе принесут еще... У тебя теперь будет много хорошей и доброй еды...Только ты больше не делай брагу, мама...
Женщина медленно повернулась во тьме и на ощупь нашла горячие руки сына.
- Ты принес мне еду? Как тогда отец?
И она вдруг впервые за эти три года негромко заплакала.
Елан обнял старуху и прижал к груди. Он готов был теперь ее не отпускать и сидеть так всегда рядом.
Ведь сколько страшных дней и ночей после гибели отца мечтал он об этом моменте...
- Ты вернулась, вернулась ко мне, мама, - шептал сквозь слезы мальчик.

Так они и сидели молча во тьме. А между ними стоял вещмешок с едой. С хорошей едой, которой женщине может хватить на месяц. Достойная-ли цена за мужа и сына?
А когда он стал уходить, мать спросила едва слышно:
- Зачем? Разве можно так жить?
- Так... нельзя. Скоро все кончится. Ты увидишь сама... Если я не приду домой, - сдерживая слезы, ответил мальчик.