Стёпка уединялся в ванной, тайком пожирая украденные с кухни остатки продуктов. Он сожрал последние запасы сахара, сухарей, пытался грызть даже невареные макароны.
Я не выдержала и пообещала его придушить. Тогда он громко закричал, пригрозил рассказать всем, что мама больна. Я сломалась. Умоляла, что бы он нас не выдал.

Ночью я долго сидела в темноте у постели мамы, держа ее за руку. Мама все время стонала, а к утру ненадолго пришла в сознание:
«Никому не верь, доченька. Особенно людям в райкомах и кабинетах. Там нет правды. Вам нужно бежать. Не ждать, пока за вами придут. Бегите утром...», - шептала она вперемешку со стонами.
Утром мать умерла.
Слез не было. Я не могла плакать. Я подошла к притихшему, бледному Степке. Смерть моей мамы напомнила ему о своем горе.
«Вечером нужно уходить!» - сказала я. Он упрямо мотнул головой и отчаянно забился в угол комнаты.
Я весь день уговаривала его. Говорила, что мы будем всегда вместе и найдем хороший детдом. Будем жить, как все дети, ездить на море летом, ходить в школу и ничего не бояться.
Но он не верил: «Так не бывает. Кому мы с тобой нужны? Первый шофер сдаст нас военным», - хныкал Стёпка.
«Мама оставила нам немного денег. Нужно просто дождаться сумерек», - тщетно уговаривала я Степку.
Но пока я зашла в туалет, он сбежал, зимой в одних домашних тапочках и связанном мамой ко дню моего рождения свитере.

Милиция и патруль комендатуры приехали очень быстро.
Я даже не успела собрать в сумку одежду и остатки пищи.
Милиция составила акт о смерти мамы и молча передала меня военным.
Стёпку я больше никогда не видела.